Я просто отрабатываю версии. А Хосе в этом деле — ключевая фигура, с этим, думаю, даже вы, упрямец, спорить не будете.
— Я понимаю… Ну хорошо. Хотя я не верю в причастность Эстебана к похищению плаща, но вы правы. Я расскажу вам о Хосе. Три года назад, вскоре после моего пышного юбилея — слишком пышного, на мой взгляд, — умер мой старый костюмер, итальянец Пьетро. Славный был старик, почти десять лет он работал у меня… Тогда-то и появился на горизонте Хосе. Уже не помню, от кого я о нем впервые услышал, но нашел он меня сам, это точно. У него были прекрасные рекомендации, а мне срочно требовался специалист…
В общем, я его взял. И в самом деле, работником он оказался отличным, дело знает превосходно.
Содержит мое театральное хозяйство в образцовом порядке.
— Ну а как человек? Характер? Склонности?
Слабости? Привычки?
— Как человек? Хм… Знаете, Таня, а ведь вы своим вопросом попали в «больную» точку. Я совсем не знаю, что за человек Хосе. Правда, не скажу, что очень уж старался узнать, но кое-какие попытки все же предпринимал. И это тем более странно, что вообще-то я легко схожусь с людьми. И перед обслуживающим персоналом — что в театре, что в быту — никогда нос не задираю. Со стариком Пьетро, например, мы были друзья.
Мне его до сих пор не хватает. А Хосе… совсем другое дело.
Мой спутник задумчиво смотрел вдоль пустынного «тарасовского Арбата».
— Ну, что могу сказать о нем? В общении выдержан, холодно-вежлив, ровен. Не помню ни одного случая, чтобы он сорвался. Что бы ни случилось — даже на полтона голос не повысит. Сначала меня это доводило порой до бешенства, но теперь привык. Говорю ему: «Хосе, вы человек без темперамента!» — но он и на это не реагирует.
Мне, говорит, дон Мигель, темперамент ни к чему, я не артист. Меня называет только «доном», хотя сам даже постарше — с сорок девятого года.
Документы, кстати, у него в порядке, я проверял.
А на вид, как мне кажется, — человек без возраста. Ему можно дать тридцать восемь точно так же, как и сорок восемь…
— Это он все время был рядом с вами в аэропорту? Невысокий такой, невзрачный… Вы ему еще цветы передавали.
Мигель кивнул:
— Он. «Невзрачный»… Это вы очень точно сказали. Пожалуй, это словечко лучше всего характеризует Хосе. И не только внешне…
— Не очень-то он похож на испанца!
— А он и не испанец, он баск. Так, по крайней мере, он сам о себе говорит. Это совсем не одно и то же. Баски — северяне, почти французы! — пошутил «русский испанец». — По-моему, национальные признаки у Хосе столь же размыты, как и возрастные. Во всяком случае, определенно могу сказать, что французским, английским и немецким языками он владеет так же хорошо, как и испанским.
Я присвистнула: "хорош «костюмер»!
— Но как же вы такого полиглота за три года не обучили русскому?
— Я же сказал, что предпринимал попытки, но .. Очень скоро понял: то, что этот человек хотел знать, он давно уже знает. А что не хочет — того узнавать и не собирается. Что ж, это его право. В конце концов, свою основную работу он делает хорошо, так чего мне еще?
Тут я вспомнила нечто важное. Оно давно засело в мозгу «занозой», но только сейчас оформилось наконец в вопрос:
— Послушайте, Мигель… Я не могу понять одного: если этот Хосе совсем не сечет по-русски, то как же тогда до него дошло, что говорил ему портье по телефону? Ведь он ему довольно много наболтал, если я вас правильно поняла.
Что пришла дама с письмом и хочет видеть вас или кого-то из ваших сотрудников и что она будет ждать в баре…
— Черт! — Он даже остановился, отчего я, все так же крепко державшая его под руку, развернулась к нему лицом. — А ведь правда… Я сразу и не сообразил. Но все это я и в самом деле услышал от Хосе, я точно помню! Ну, он мог, конечно, догадаться о смысле целой фразы по отдельным понятным словам: например, «дама», «бар», мое имя… Но все равно странно. Я обязательно спрошу у него.
— Нет, только не у него! Расспросите еще раз этого портье, хорошо? Пусть вспомнит, что и как он сказал Хосе. Может, он просто-напросто говорил с ним по-английски или по-французски! Хотя я сильно сомневаюсь, чтобы наши гостиничные портье были на это способны.
— Хорошо, Таня. Я непременно это выясню.
— А Хосе, пожалуйста, пока ни слова обо мне.
Конечно, завтра я на него обязательно взгляну сама… то есть теперь уже сегодня. Но пусть для него, как и для всех остальных, я пока буду вашей племянницей. Это вы хорошо придумали, Мигель. Будем продолжать эту игру.
— Отлично. Мне она нравится!
«А мне больше пришлась бы по вкусу другая», — откровенно подумала я.
— Что еще вам рассказал о себе Хосе? Кроме того, что он из басков.
— Очень немного. Говорил, что жизнь побросала его по свету — отсюда, мол, и знание языков.
Работал парикмахером, коммивояжером, дворецким, даже автомехаником. Пока не прибился к какой-то бродячей театральной труппе. Пробовал играть, но… — Мигель самодовольно усмехнулся. — Какой из него актер… Так и освоил нынешнее свое ремесло. Надо отдать ему должное — неплохо освоил. Дальше ему, по его же выражению, «немножко повезло»: познакомился с самим Питером Устиновым. Поработал с ним, но недолго.
Попал в Голливуд. Ну, а там уже его заметил кое-кто из оперных корифеев, предложил сменить специализацию на музыкальный театр. Вот так Хосе и дошел до меня. Еще он говорил, что никаких родственников у него не осталось — один как перст. Своей семьи никогда не было. О причинах Хосе не распространялся, но, по-моему, по сексуальной части у него все в порядке.
— Что, любит женщин?
— Да, но несколько своеобразно, я бы сказал.