Добавление это было весьма существенное: ведь шотландский фунт в то время равнялся английскому шиллингу и дело от такой оговорки принимало совсем иной оборот. Я видел — это было явно,— что история с деньгами сущий вымысел, придуманный с какою-то целью, но с какой именно — терялся в догадках.
— Припомните хорошенько, сударь,— не скрывая усмешки, сказал я.— Вероятно, английскими?
— Я так и сказал: английскими. А теперь хорошо бы ты вышел во двор, подышал свежим воздухом, ночь-то какая! А я, как деньги достану, тотчас тебя позову.
Я вышел, посмеиваясь про себя над тем, что дядя считает меня этаким простофилей, которого так легко провести. Ночь была темная, небо почти беззвездно. Вдалеке, где-то в долине, глухо завывал ветер. Собиралась гроза. Я не мог и подозревать, какую важную роль в скором времени сыграет она для меня.
Наконец дядя позвал меня в дом. Он медленно отсчитал тридцать семь золотых гиней, а остаток — мелкие серебряные и золотые монеты — высыпал себе на ладонь, подумал немного и скрепя сердце положил в карман.
— Ну вот, теперь ты видишь? — торжественно произнес он.— Конечно, иным я кажусь странным. Кто же не без причуд. Но слово, как видишь, держу. Слово для меня закон.
Остолбенев от такого нежданного порыва великодушия, я смотрел на этого скрягу и не находил слов для изъявления своей благодарности.
— Да полно, не желаю слушать! — воскликнул он.— В конце концов, это мой долг. Другой на моем месте, наверное, поступил бы иначе, но у меня правила! Да, я человек бережливый, но мне приятно воздать справедливость сыну покойного брата. Надеюсь, теперь-то мы наконец поладим, как и подобает друзьям, тем более родственникам.
В ответ я употребил все свое красноречие, на какое был только способен, но меня не покидали сомнения: что же дальше? Откуда такая щедрость? Ведь его уверениям не поверил бы и ребенок.
Не прошло и минуты, как дядя снова взглянул на меня искоса.
— Ну, а теперь, оказал бы и ты мне услугу.
Я заверил его, что сделаю для него все, что только от меня зависит, и ожидал какого-нибудь чудачества, однако ж когда наконец дядя решился заговорить, то сказал только, что он слишком стар и силы его на исходе и потому хотел бы видеть в моем лице помощника. Все это прозвучало вполне убедительно. Я изъявил готовность.
— Ну вот и начнем, пожалуй! — сказал дядя.
С этими словами он достал из кармана ключ, изрядно изъеденный ржавчиной.
— Вот тебе ключ от башни. Войдешь в нее со двора: та часть дома у меня недостроена. Войдешь, поднимешься по лестнице. Там, наверху, ларец с бумагами. Они-то мне и нужны.
— Позвольте, однако, взять с собою свечу.
— Э, нет, сударь,— проговорил он с лукавым видом.— Никаких свеч. Был же у нас уговор.
— Что ж, как вам будет угодно, сэр. А лестница крепкая?
— Лестница превосходная,— сказал дядя и, заметив, что я уже тронулся с места, поспешил добавить: — Вот только перил нет. А ты за стену, за стену, потихоньку. А ступени-то прочные, слава богу.
Я вышел во двор. Было за полночь. Вдалеке по-прежнему слышались завывания ветра. Во дворе было тихо, в воздухе все точно замерло, небо было черно как сажа. Я старался не отступать от стены: недолго было и заблудиться. Кое-как добравшись до башни, я нащупал в темноте дверь, но только повернул в замочной скважине ключ, как вдруг блеснула зарница, небо все полыхнуло огнем, и снова воцарилась тьма. Ослепленный вспышкой, я прикрыл ладонью глаза, подождал с минуту и потянул дверь.
В башне было темно, хоть глаз выколи. Воздух стоял густой, тяжкий. Не ступил я и трех шагов, как наткнулся рукою на стену, а ногою попал на ступеньку. Стена на ощупь была почти гладкая, добротная, сложенная из обтесанных камней; ступени, высокие, узкие, тоже из цельного камня, как будто надежны. Перил у лестницы и впрямь не было; памятуя дядин наказ держаться за стену, я ощупью, с замиранием сердца стал подниматься.
Должно заметить, что дом был в пять этажей, не считая чердака. Но странное дело: чем выше я поднимался, тем легче становилось дышать: откуда-то сверху тянуло ветром. Не успел я подумать, отчего это может быть, как снова все озарилось молнией. Я застыл на месте, ужас сдавил мне горло: дюймов в двух от моей ноги зияла пропасть. Не выдержка спасла меня от падения — то, видно, небеса смилостивились надо мной. При свете молнии я увидел не только отверстия в стене, но и ступени — разной длины, с зияющим провалом сбоку. Казалось, я поднимался по открытым лесам.