Полковник то и дело обещал им какое-то волшебное путешествие.
— Когда же мы отправимся?
— Совсем скоро.
— Может быть, прямо сейчас.
— Мы обнимем весь-весь земной шар.
Детей неодолимо тянуло к Филемону Бигуа, и, даже когда его не было рядом, они находились в коконе его обаяния и под действием его чар. Им было жутко, когда полковник ел грюйер без хлеба. Разве это вкусно — уплетать такой несъедобный, жесткий сыр, который толком и не прожуешь?
В разговоре с женой полковник называл детей «наш старший», «наш младшенький». Однажды из соседней комнаты до мальчиков донеслись такие слова этого мечтателя:
— А помнишь, Деспозория, в каких муках у тебя рождались близнецы? И, на беду, охранник с ключами от ворот куда-то запропастился! А я вытряхивал из корзины вещи, приготовленные для родов! К счастью, все закончилось благополучно!
Деспозория ответила смущенной улыбкой на речь мужа, которую он произнес с таким невозмутимым видом.
— Хвала Господу, с другими детьми все прошло гораздо легче — уже спустя полторы недели ты оправилась от родов, и к тебе вернулись силы и бодрость!
Бигуа сказал жене:
— Пора пригласить друзей, познакомить их с Антуаном.
— Друг мой, беспечность, которую ты иной раз проявляешь, и безрассудность некоторых твоих поступков (они восхищают меня, но караются законом) ужасны. Твоя жизнь благополучна и спокойна, ты сыт и не нарадуешься на своих похищенных детей. Но показывать Антуана! Que cachaza! Que pachorra![5] Значит, ты хочешь пригласить друзей и познакомить их с нашими приемными сыновьями. Не лучше ли насовсем уехать из Парижа? Полиция наверняка разыскивает тебя. А вдруг кто-то из детей ненароком тебя выдаст? Опасность затаилась в каждом уголке нашей квартиры.
— Да, я сыт, и каждую ночь меня караулит опасность, склоняется над самым моим лицом, чтобы вдохнуть мое дыхание и убедиться, что вот он я, здесь. Но опасность не страшит меня. В доме появился еще один ребенок — всего-то навсего. Так отчего не познакомить с ним друзей?
До полковника дошли вести с родины. Нарастало недовольство президентом республики. Друзья Бигуа, вовлеченные в политику, писали, что, возможно, понадобится его помощь, однако сперва нужно дождаться результатов законных выборов, которые состоятся через четыре месяца.
«Я не уеду из Парижа, пока в семье не появится дочка. Среди всех парижских девочек нужно непременно отыскать ту, что предназначена именно для меня! — думал полковник. — Пусть трепещут родители, если у них есть маленькая дочка!»
И полковник отправлялся на разведку, бороздил вдоль и поперек все двадцать парижских округов. Порой он по четыре часа кряду сидел неподалеку от ворот одной из женских школ и наблюдал.
«Она выйдет четвертой по счету».
Однако ученицы выходили, сбившись стайками, и было непонятно, какая из девочек четвертая.
Иногда он следовал за ними по улице.
«Та, которую я сейчас вижу только со спины», — решал полковник.
И ускорял шаг, чтобы заглянуть ей в лицо. Увы, это оказывалась на редкость страшненькая девица или невысокая пухлая женщина, а случалось, что лицо школьницы оставляло его равнодушным.
В мюзик-холле объявили выход на сцену семьи воздушных гимнастов, и Бигуа подумал: «Не исключено, что на сцене вот-вот окажется моя дочь».
Однажды, когда полковник вышел на поиски, ему показалось, за ним следят. Кто-то явно шагал по пятам. Бигуа остановился у витрины магазина, и шаги позади него затихли. Чутье подсказывало ему, что сейчас произойдет нечто исключительно важное, бесповоротное и необратимое и оно поджидает всего в нескольких метрах. Полковник чувствовал, как в затылке пульсирует волнение — его затылок в таких случаях был более зорким, чем глаза.
«Вот я и в ловушке, — подумал Бигуа, не оборачиваясь. — Скотленд-Ярд или французские сыщики? Или кто-то повнушительнее?»
— Месье, — произнес голос у него за спиной. От голоса пахло вином и человеческим дыханием.
Полковник обернулся не сразу. Он знал, что вся его жизнь зависит от слов незнакомца, даже от одного-единственного слова.
— Месье, господин полковник. — Голос был все ближе, и в нем слышалась мольба.
Полковник наконец обернулся и пристально посмотрел на высокого мужчину, который явно подвыпил и нетвердо держался на ногах. Глаза у него были голубые или зеленые, с точностью не определить (незнакомец казался человеком чересчур бедным, чтобы позволить себе глаза чистого, беспримесного цвета), лицо багровое, словно несчастье усердно скребло его щеки. Пальто сплошь в прорехах.