Марсель посадили по правую руку от полковника, хотя это было место Антуана.
В кимоно вишневого цвета девочка казалась бледнее обычного. Мальчики и слуги с любопытством разглядывали ее. Один лишь полковник сидел как ни в чем не бывало, словно все шло своим чередом и жизнь текла по закону, предписанному свыше, — как будто Бог еще при сотворении мира предусмотрел этот эпизод, придумал его в момент передышки.
После ужина все отправились в гостиную — ту самую, изумительную и огромную, которая пленила Марсель. Внутри широкого камина Филемон Бигуа установил небольшую жаровню, совсем как на ранчо. Огонь обнял арденнские еловые поленья. Жаровня оказалась вовсе не декоративной: рано утром полковник сам готовил над ней чурраско[6] из куска мяса, купленного в лавке на авеню Гамбетта, а весь день над очагом висел пузатый чайник — для всех, кто хотел выпить мате. Заваривал мате Атонито, слуга, чьи дед с бабкой были рабами. Глядел он робко и смущенно. В гостиную бесшумно вошли и тоже устроились у камина Гумерсиндо, смуглый шофер полковника, механик золотые руки; повариха Фелицота, слуги Нарсисо и Теофило, в прошлом пеон, — он всегда сопровождал детей, когда те выходили на улицу, даже если вместе с ними были Филемон Бигуа и его жена. Слуги участвовали в общей беседе — по обычаю латиноамериканских усадеб. Разговор тек медленно, неспешно, они растягивали слова, голоса звучали напевно, ровно, без перепадов высот, просторно — так, что даже слепой смог бы представить себе бескрайние заокеанские равнины. И никакого запаха прогорклого масла или уборки: слуги были опрятны и наравне с хозяевами пользовались ванной комнатой.
Сегодня вечером, точь-в-точь как в домах Южной Америки, креолы сидели у камина вместе с европейцами. Напоминая чужестранцам о редине, жаровня создает уют и объединяет собравшихся у очага людей, столь разных, — и каждый чувствует себя своим.
Полковник взял гитару и сел вполоборота к Марсель — так, чтобы не смотреть на нее, поскольку он думал только о ней, играл для нее одной, — и запел видалиту[7], вплетая в музыку то, к чему рвалась его душа.
Пение гитары, ясные лица под покровом вечера, дух патриархального дома, где слуги и хозяева составляют единое целое, молчание, полное воспоминаний, — «гостиная превращалась в уголок дальней страны, облик которой проступал постепенно, словно поднимаясь из морских глубин, что всколыхнулись с приближением корабля.
О прекрасные имена — Аргентина, Бразилия, Уругвай, — вы уже готовы сорваться с губ вместе с названиями бухт и портов, куда причаливают судна с распахнутыми сердцами и громадными ящиками, набитыми товарами.
Пора укладываться спать. Прежде чем идти к себе, полковник заглянул в комнату жены и голосом, который был не окутан тайной, но полностью в нее погружен, спросил:
— А как быть с личными вещами из ее чемоданчика?
(И тут же подумал: «Почему я сказал личными? Наверное, чтобы почувствовать, насколько они сроднились с этой волшебной девочкой».)
— Да они только на выброс годятся.
— Ну что ты, друг мой, зачем же так, вещи непременно нужно оставить, пусть она сложит их в свой шкаф. Пойми, у нее ведь в целом мире нет ничего, кроме этих тряпиц, и ни на одном из пяти континентов не сыщется ничего, что было бы ей роднее... Даже в Китае... или еще дальше!..
Тут полковник замолк, оставив при себе мысль, которая толком не обрела очертаний.
Прошло две с половиной недели. Марсель была в замешательстве, полковник Бигуа вызывал в ней жгучее любопытство. Этот человек, живший раздумьями в глубинах своего внутреннего мира, оставался для нее загадкой. Он мог часами ничего не делать — ничего особенного и явного, — и Марсель тянуло к нему с неудержимой силой, зачастую она тоже погружалась в мир своих мыслей, вместо того чтобы делать домашние задания.
Учительница давала ей уроки дома; полковник и Деспозория, обсудив этот вопрос с отцом девочки по пневматической почте, решили, что, если в школе Марсель ненароком попадет в дурную компанию, трудно будет воспитать в ней целомудрие.
Было ли внимание Бигуа по-прежнему сосредоточено на девочке? Вполне вероятно, поскольку иногда в ее присутствии он, казалось, испытывал неловкость или был напряжен, и его взгляд подолгу задерживался на ее пальцах, или на круглом носке ботинка, или на шляпке. А Марсель сознавала лишь то, что уже давным-давно ей хочется поцеловать эти тяжелые веки, эти глаза, самые черные, какие она только видела, и этот взгляд, полный до краев, в котором плескалось столько всего.
6
Чурраско — так называется жаренное на углях мясо в Испании, Португалии и странах Латинской Америки.
7
Вид элита — народная латиноамериканская песня, особенно популярная в аргентинской пампе.