Все семейство полковника, даже Джек и Фред— близнецы, похищенные в Лондоне, — облачилось в траур, «дабы почтить память покойной», по выражению Бигуа. Эрбен, увидев свою дочь в трауре, купил черную вуаль к ее шляпке.
Полковник был удручен, его терзали угрызения совести. Не он ли виноват в смерти Элен? Напрасно твердил он себе: «Разве жизнь идет по готовому сценарию?» Бигуа был печален. Серьезен и печален. Из опасения навлечь на себя беды, проистекающие от любви, он намеренно смотрел на Марсель с полным равнодушием.
Так тянулись еще два года в доме на сквере Лаборд и его окрестностях.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Эрбен развелся с женой, однако все медлил с отъездом в имение полковника. В конце месяца Бигуа часто встречал его, прогуливаясь утром по скверу Лаборд. Издалека он махал типографу рукой и каждый раз чувствовал, что нужно бы пригласить его на обед.
Полковник пригласил его. Бигуа не терпелось принять у себя настоящего отца Марсель, чтобы тот полюбовался дочкой в платье от Жанны Ланвен[9]. Вместе с тем мысль об обеде вселяла в него беспокойство. Увидев тогда в такси, как от ботинка Эрбена отвалилась подошва, полковник живо представлял себе — хотя теперь типограф был опрятен и одет добротно, — как отваливается и падает прямо на стол его манжета, или галстук, или одна из трех морщин на лбу.
Речь Эрбена была безукоризненна и грамотна. Когда он говорил, создавалось впечатление, что он аккуратно расставляет все знаки препинания, четко выводит каждую букву с положенными ей хвостиками, палочками и изгибами, а важные слова выделяет курсивом. Чувствуя в этом свое превосходство над семейством полковника, Эрбен смущенно ликовал и краснел каждый раз, когда Деспозория допускала ошибку.
Дети притихли и внимательно наблюдали, как он ест. Марсель сидела между отцом и полковником. То и дело она, позабыв об угощении, украдкой смотрела на Эрбена, и ее взгляд лучился нежностью. Она по-настоящему любила этого худого, нескладного человека с багровыми щеками, который называл себя ее отцом (и действительно был им), — любила его, неказистого и горемычного, несчастного и подарившего ей счастье ценой разлуки.
Эрбен уже собирался уходить, однако полковник на глазах у всех с серьезным видом отвел его в сторону и опустил ему в карман пальто «особый» конверт. Потом он пожал Эрбену обе руки — до того неестественно, отстраненно и бездушно, что даже воздух в прихожей стал отравленным.
Как только Эрбен вышел за порог, Бигуа, чтобы успокоиться — после широкого жеста вручения конверта его нервы были напряжены до предела, — поспешил к себе в комнату, сел за швейную машинку и принялся исступленно шить, сам не зная что. Он делал напрасную, бесполезную и, более того, вредную работу, загубив прекрасные отрезы синей и белой ткани.
Жизнь Марсель текла спокойно и благополучно. Изобилие, в котором она жила, — сдержанное, неброское, без излишеств, не вычурное и не выставленное напоказ, — а также образцовое поведение Деспозории, которую можно было застать на коленях за молитвой в любое время дня, в какой угодно комнате, и безупречные манеры Бигуа — все, казалось, готовило девочку к замужеству, причем оно, похоже, состоится в дальних краях, таких дальних, как бескрайняя пампа.
Деспозория стала молиться ревностнее обычного, поскольку тревожилась за здоровье мужа. Она полагала, что с появлением Марсель в доме чудачества полковника усугубились.
Какие мысли занимали его беспокойный ум, оставляя след на высоком лбу и в чертах лица, хотя Бигуа делал над собой усилие, стараясь не выпускать наружу то, что лежало на сердце, не дать выскользнуть ни одному чувству, взбаламутившему душу?
Что на самом деле происходило с полковником, который бродил по квартире в шляпе, хотя вовсе не собирался на улицу?
Иногда Деспозория мягким движением пыталась снять с него котелок, но каждый раз Бигуа вздрагивал, словно жена дотрагивалась до его обнаженного мозга.
9
Жанна Ланвен (1867–1946) — французская художница-модельер, основатель собственного Дома высокой моды.