— Что?! — воскликнул он. — Это невозможно!
— Это будет нелегко, но возможно.
— Нет, нет! Оставь эту мысль. Может быть, потом… Несколько позже…
Взгляд Магды стал твердым. Несколько секунд она смотрит, как бы стараясь проникнуть в самую душу стоящего перед ней. Потом, медленно и подчеркнуто спокойно, говорит:
— Теперь мне ясно все. Теперь я знаю, кто вы…
Глаза ее собеседника растерянно забегали по амбулатории!
Не отводя своих глаз, Магда продолжает резким, металлическим голосом:
— Я не люблю вас вообще, но человек, пользующийся такими методами —: мне омерзителен. Я благодарю Бога за то, что вовремя разглядела вас. За то, что никогда не любила вас, даже отдавшись вам по своей девической глупости. Я делаю глупость, выпуская вас. Идите… Если сейчас я выдам вас, мне всегда будет казаться, что я сделала это из чувства мести. — Уничтоженный, перебирая хаотичные мысли, толпящиеся в голове, он не находил выхода. Такое многообещающее начало и… такое фиаско… Он оскалил зубы.
— Не думай, что от меня так легко отделаться! Ты передашь эту записку или…
Магда нажала кнопку звонка и в комнате появился Бредель. В это время раздался неожиданный шум, звон бьющегося стекла и глухой звук падения чего-то большого и грузного. Бывший студент, хватаясь за мебель, безжизненно рухнул на пол.
— Обморок! Подумайте, какие нежности! — проворчал Бредель.
Через минуту двое служащих уже выносили обмякшее тело из кабинета.
В плотно зажатом кулаке была затиснута маленькая ампула с бесцветной, мутноватой жидкостью, ловко и незаметно схваченная со стола во время падения.
Отдавая себя в жертву страшному плену, бывший гейдельбергский студент, он же Фриц Бауэр — знал, что начинает игру сложным и рискованным гамбитом…
Сегодня он торжествовал победу…
4. Тайны мозговых извилин
В предрассветном тумане чья-то еле заметная тень отделилась от стены, задрапированной желтеющими листьями плюща, тронутыми первым ноябрьским морозцем. Серая мгла бережно окутала таинственной пеленой и скрывала крадущегося человека. Местами ползком, порою вперебежку, он пробирался через колючую проволоку.
С бесчисленными ухищрениями, припадая к земле, залегая, он пытался уйти… Он нащупал у самой земли проволоку, поднял ее и до половины просунулся в рискованную лазейку. Но это пустяки. Больше всего его беспокоил электрический ток в следующей ограде. Как-то он там пройдет?..
— Хальт! — Резкий выкрик сковал мысль о следующей преграде. Еще мгновенье и три восьмимиллиметрового калибра пистолета в упор нацелились на человека.
— Хенде гох!
Медленно поднялись полосатые рукава.
В кармане оказалась пробирка с бесцветной жидкостью и какие-то непонятные записки…
Через несколько минут, жестоко избитый резиновыми шлангами, человек превратился в узника небольшой, тщательно зарешеченной тюремной камеры…
Услышав о пробирке в кармане задержанного, Боно Рито захлебнулся и прохрипел в телефонную трубку.
— Приведите мне этого любителя ночных прогулок.
— Яволь! — гаркнул ответ.
Спустя несколько минут в лаборатории появился избитый и оборванный человек.
— Здравствуйте, дорогой! — иронически процедил Боно Рито.
Тот молчал, раздумывая: «Японец… Вероятно, отец Магды?».
— Садитесь. Я хотел бы серьезно поговорить с вами, — произнес Боно.
— Ну что ж, потолкуем, — ответил человек. Его тело болело и ныло от побоев и еще несколько секунд тому назад он был уверен, что погиб и никакая случайность не спасет его. Но теперь, слова японца наполнили его вдруг неожиданно и ярко вспыхнувшей надеждой: ага, война идет плохо, и японец, очевидно, не прочь договориться, предвидя близкий разгром. Может быть, даже он сделает предложение… Сердце запрыгало: он понял, что может не только спастись, но и сделать свое дело. Он сел, развалясь, хотя сделал это больше для куража, так как избитая спина заныла при прикосновении к спине кресла.
Боно Рито пристально следил за игрой выражений, меняющихся на его лице. Некоторое время царило молчание. Злой осенний ветер как-то особенно откровенно и нагло шарил в сухих листьях близ растущих деревьев. Японец барабанил пальцами по столу.
— Скажите, любезный, почему вам пришлось не по вкусу наше гостеприимство и вы решили покинуть нас, даже не попрощавшись?
— Мне кажется, что и вы не прочь были бы прекратить пользоваться гостеприимством страны, которая не сегодня-завтра будет положена на обе лопатки.