– Ну-с?
– Посмотри как следует, – невозмутимо ответил он. – Ничего странного не заметил?
Мое раздражение усилилось. В этом мертвеце действительно было что-то странное, но я не мог понять, что, и сильно из-за этого злился.
– Брось, Джек. Я вижу, что он мертвый, ничего больше. Кончай туман нагонять, говори, в чем дело.
– Пожалуйста, Майлс, не сердись. Я просто не хочу влиять на тебя и навязывать свои впечатления. Если я прав, то хочу, чтобы ты это сам увидел, а если мне примерещилось, то так и скажи. Присмотрись к нему хорошенько.
Я медленно обошел вокруг стола, рассматривая покойника под разным углом. Остальные посторонились, уступив мне дорогу.
– Ладно, – примирительно сказал я в итоге, – тебе не мерещится, Джек. А если мерещится, то и мне видится то же самое. Для начала, такое тело, живое или мертвое, не часто увидишь. Такими бывают туберкулезники, которые чуть ли не всю жизнь провели в санаториях. Все прочие люди, кроме них, с годами неизбежно приобретают шрамы и другие отметины, но он-то далеко не туберкулезник. Это здоровый мускулистый мужчина, который никогда не играл в футбол и хоккей, не падал с лестницы, не сломал ни единой кости. Не пользовался, так сказать, своим телом. Ты это имел в виду?
– Именно, – кивнул Джек. – Что еще скажешь?
– Ты как, Бекки? – Я посмотрел на нее через стол.
– Нормально, – сказала она, прикусив губу.
– Теперь лицо. – Я посмотрел на него еще раз – белое, абсолютно спокойное, с фарфоровыми глазами. – Я не сказал бы, что оно детское. Костяк вполне сформирован, это лицо взрослого человека, только… незавершенное, что ли. – Я не мог найти нужного слова.
– Видел когда-нибудь, как чеканят медали? – прервал меня Джек.
– Нет, а что?
– Для этого нужны два штампа. Первый, чтобы только форму придать, и второй, для тонкой отделки.
Я не понимал, к чему это он.
– Это потому, что мелкие детали на металлической пластине не отпечатываются. Сначала надо сделать черновой вариант. – Джек посмотрел на нас с Бекки – следуем ли мы за его мыслью.
– И что? – с легким нетерпением спросил я.
– На медали обычно изображается чье-то лицо. То, что мы сейчас видим, – типичный черновой вариант. Рот, нос, глаза, кожа, кости – всё как будто на месте, недостает только деталей, мелких линий, характера. Неужели не видите? Это заготовка, которой нужен финишный штамп!
Он был прав. Раньше я никогда таких лиц не видел. Не скажешь даже, что оно рыхлое – это действительно заготовка, недолицо какое-то. Жизненный опыт на нем не отпечатался, вот что.
– Кто он вообще такой?
– Не знаю. Тут под лестницей есть фанерный шкафчик со всяким хламом: тряпье в коробках, перегоревший утюг, пылесос, лампы разные. И старые книги. Я полез за одним справочником, смотрю – мертвец лежит на коробках. Перепугался до смерти, выскочил, как кот из собачьей будки, шишку себе набил. – Джек потрогал макушку. – Потом вытащил его, думал, вдруг еще жив. Когда наступает окоченение, Майлс?
– Часов через восемь-десять.
– Потрогай-ка его. – Джек торжествовал так, словно великое открытие сделал.
Я приподнял запястье мертвой руки. Она была гибкая и даже не слишком холодная.
– Никакого окоченения, так?
– Да, но в некоторых условиях… – На самом деле я не знал, что и думать.
– Можешь перевернуть его, если хочешь, но на спине и затылке ран тоже нет. Непонятно, с чего он умер.
По закону мне не полагалось осматривать трупы. Я снова прикрыл мертвеца чехлом и сказал:
– Может, поднимемся наверх?
– Да, пойдемте. – Джек пропустил нас вперед и потушил свет в бильярдной.
Наверху Теодора, предложив нам сесть, зажгла лампы, ушла на кухню и вернулась уже без фартука. Она села в кресло, мы с Бекки на диван, Джек устроился на качалке. Почти вся передняя стена у них в гостиной стеклянная, и за ней открывается вид на городские огни внизу. Красивая комната.
– Выпьете что-нибудь? – спросил Джек.
– Нет, спасибо, – сказал я.
Теодора и Бекки тоже не захотели.
– Мы обратились к тебе, Майлс, – продолжал Джек, – не только как к доктору, но и как к человеку, трезво оценивающему факты. Даже если они не такие, какими должны быть. Ты не из тех, кто будет доказывать, что черное – это белое, только потому, что тебе так удобнее. Мы в этом убедились на собственном опыте.
Я промолчал.
– Можешь сказать еще что-нибудь о теле внизу? – спросил Джек.
Я помолчал еще немного, теребя пуговицу, и наконец решился.
– Да, могу. В этом нет никакого смысла, но я дорого дал бы за возможность сделать его вскрытие. Знаете, что я, как мне кажется, обнаружил бы в нем? – Я обвел взглядом всех троих – они ждали продолжения. – Я не нашел бы причины смерти. Всё у него внутри окажется в столь же идеальном состоянии, как и снаружи. Все органы в рабочем порядке, запускай хоть сейчас.