Он стоял у нактоуза и, передавая снаряды, заметил, что краска на орудии подводной лодки от сильного жара уже пошла пузырями.
«Немедленно прикажу выкрасить, как только в базу придем», - подумал старпом.
Плескач крикнул Логинову:
- Погружайся! Пора!..
- Прекратить огонь!.. Все - в люк!.. К погружению! - зычно скомандовал Логинов.
И в тот же миг Евсеев ощутил сильный удар в грудь. Исчерченное цветными пунктирами трасс, багровое от пламени небо запрокинулось над его головой.
- Что со мной? - вымолвил Евсеев. - Неужели ранен?
Мимо него в зареве мелькали силуэты товарищей, спускавшихся в лодку.
«Не заметят впопыхах… Вдруг не заметят?» - подумалось Евсееву.
И ему представилось, что он сидит за столом у Жоры Сахаджиева и пишет письмо Наташе. Он пишет, а за дверцей рубки кто-то кричит: «Старпома - к командиру! Старпома - к командиру!..»
- Иду! - ответил Евсеев. - Иду!..
И снова открылось перед ним ржавое небо в багровых отсветах пламени и цветных каскадах трассирующих пуль. Открылось на миг и провалилось в черную, глухую темноту.
Глава десятая
ИСПЫТАНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
Каждому, право, стоило бы посмотреть на моря Арктики, увидеть наши океанские приливы и отливы, обнаженные серо-зеленые северные берега!
Скалы, изогнув мшистые спины, припадают к морю, как гигантские животные, сбежавшиеся на водопой. Земля здесь, на первый взгляд, напоминает пейзаж луны - те же мертвые ребристые лунные цирки, льдистые озера.
Но эта мертвая земля тундры живет. Жизнь ее - гам птичьих базаров на скалах, робкие полярные цветы, путаный след песца на торфяных кочках и пугливые силуэты ветвисторогих оленей - неожиданна и прекрасна. «Ну что ты находишь тут красивого? - спросят иногда бывалого полярника. - Скалы да камни…» И не всегда сможет полярник объяснить это словами. Сердцем, всем существом своим чувствует он мужественную красоту Севера, радуется его величию. Даже в огне войны не раз любовались мы летним арктическим полуночным солнцем, причудливыми многоцветными красками моря, первозданным нагромождением береговых скал.
Скала над фиордом, на вершине которой расположились разведчики в ожидании «Северянки», была стрельчатой, поднятой ввысь, как готическая башня. Отсюда можно было видеть очень далеко.
Туркин устало продолжал наблюдать за морем. Время от времени он давал позывные. В такие мгновения все, напрягаясь, всматривались вперед, ища в море спасительный сигнал подводной лодки. Но ответа не было.
Пленный, по прежнему связанный, лежал за камнем. На него уже никто не обращал внимания.
Надя сидела около спящего Мызникова и тихонько напевала:
- Моя прикоснулась ладонь… - мечтательно повторила девушка и погладила лоб и висок спящего Мызникова. - Как спутались волосы…
Мызников приоткрыл глаза и тотчас же обратился к Туркину.
- Нет «Северянки»? - но, услышав отрицательный ответ, повернулся к Наде. - А ты меня теперь не пропишешь на бюро? - лукаво спросил он.
- Не смейся, - застенчиво шепнула Надя.- Не будь злопамятен. Я ведь женщина.
- Чего же ты хочешь, о женщина?.. - любовно спросил Мызников.
- Чего?.. - переспросила Надя и засмеялась. - Хочу нравиться. Хочу, чтобы меня любили. Хочу, чтобы мне делали признания.
- «Хочу получать письма от Никишина»… - ревниво поддразнил Мызников.
- Да, и письма от Никишина! Это ведь тоже признания.
- Очень хочешь, чтобы тебя любили?..
- Очень.
- Так, как я тебя?
- Нет! - ответила Надя. - Как я тебя. И даже немножечко больше.
- А война? - напомнил Мызников.
- Ну, что ж война… Я воюю не потому, что это моя профессия. Я воюю потому, что не хочу войны. Потому, что хочу жить спокойно, среди свободных и счастливых людей. Потому, что хочу счастья для себя и для всех, для Родины. Очень хорошо будет после войны! - продолжала Надя. - Мы построим новые города. Новый Минск. Новый Смоленск. Даже Новгород, может, назовем Новый Новгород… Какая радость будет в тот день, когда наступит мир!..
…Все снова напряженно вглядывались в море, скрытое ночной мглой.
- Огонь!.. - воскликнул вдруг Маслюков. - Пишет! Ах, вы, «сигнальщики»!.. Пишет «Северянка»!
Сначала робко, а потом отчетливей замерцал вдали зеленый огонек.
Все поднялись на ноги.