– И все же вдвое быстрее, поверь мне, – сказал я, и Глаз согласно кивнул. – Я уже не говорю о безопасности.
Эписанф задумчиво покивал.
– Что ж, в этом есть резон. Обидно терять столько времени, но не стоит сожалеть о том, что все равно не в силах изменить. Тогда можно трогаться в путь, а о дальнейших планах поговорить, уже покинув Земли Зодиака.
Я невольно засмеялся. Стратег, что ни говори.
– Подожди, Эписанф. Или ты собираешься отмерить весь этот путь пешком? Бьюсь об заклад, твои сандалии этого не перенесут. Нужно раздобыть транспорт.
– Но у меня же есть повозка! – вскричал варвар. Если в радиусе трехсот шагов кто-либо еще спал, то теперь наверняка проснулся.
– Повозка?! – в один голос изумились мы с Глазом.
– Конечно! Я спрятал ее недалеко от западных городских ворот.
– Прости нам наше недоумение, Эписанф. – Я взял себя в руки первым. – Просто ты забыл нам об этом сообщить. Повозка – это хорошо. Если, конечно, твоя лошадь благопристойно ожидала тебя все это время там, где ты ее оставил. Ты надежно ее привязал?
– Я ее не привязывал. – Варвар потряс головой. – С ней осталась Лаита.
Мне все-таки захотелось его убить.
– Во имя двенадцати богов, кто такая Лаита?!
Летопись Милька
Когда-нибудь, если будет суждено мне вернуться живым, я засяду за свои папирусы, выстрою главы в хронологической последовательности, заполню лакуны в повествовании, возникшие из-за того, что принялся я за свой труд слишком поздно, когда наше путешествие почти подошло к концу. Теперь же приведу самые необходимые сведения, чтобы было хоть какое-то начало и чтобы, не надеясь на собственную память, сохранить запись о событиях, уходящих от меня все дальше и дальше вглубь времен.
Хоть я и скитаюсь теперь по чужим краям, как последний бродяга, однако я отнюдь не худороден, и до нынешнего состояния довел меня исключительно мой злой рок. Я сын Интинора, верховного судьи Гальгал. Гальгалам, моему родному городу, принадлежат обширные пастбища к югу от реки, вплоть до самой Кабаньей пустоши. На этих пастбищах пасутся бесчисленные стада коров, овец и коз. Еще городу принадлежат серебряные рудники в Недальних горах и чуть не половина деревень по пути к побережью. Ежегодно город снаряжает в приморские города по десять караванов, груженных украшениями, амфорами, воловьими кожами и овечьей шерстью.
Я единственный наследник своего отца, так что почтенный Интинор пичкал меня науками до такой степени, что становилось тошно. Папаша готовил меня к карьере политика, предрекая мне великое будущее. Он считал, что у хорошего государственного мужа голова должна быть, что твой котел, набита под завязку разными разностями, чтоб могла в любой жизненной передряге измыслить свою хитрость. Я же полагал, что сладкий голос и талант перебирать струны нравятся юным девам куда больше, чем знание законов и установлений, умение хитрить, выкручиваться, обещать, а когда придет время – убеждать, что выполнил свои обещания, способность отыскивать путь по звездам или дар не оставаться внакладе, даже когда ведешь дело с самыми негодящими людишками. На этой почве у нас с отцом вечно происходили размолвки: он гнал меня в класс, я же бежал к портикам на Рыночной площади, где собирались поэты и музыканты, либо к площадкам для ристалищ. Не сказать чтоб я был таким уж атлетом: метание копья, стрельба из лука, колесницы – это не для меня. Зато я был лучшим в городе бегуном и лучше всех метал камни.
Все произошло два года назад, в начале весны, во время ристалищ в праздник Хала, бога нашей реки. Спускаясь с гор, Хал устремляется к Океану, его воды питают наши поля, поят горожан; вместе с Халом мы чествуем его подземных детей, снабжающих водой наши колодцы. Хал – добряк, почти весь год он тих и покоен; осенью и зимой он бежит полноводным потоком, и в его водах отражается свинцовое небо; летом он – измученный жарой тонкий ручеек, петляющий между камнями, и лишь весной, разбуженный ранним теплом, он превращается в бурный поток, ревет и бушует, заливая поля и грозя затопить город. Говорят, в прежние времена Гальгалы трижды смывало весенним паводком и трижды город приходилось переносить на новое место, но всякий раз русло Хала вновь подступало к стенам. В наших краях нет возвышенностей, некуда деться от беспокойного божества. Лишь когда кто-то из мудрецов предложил учредить в десятый день весны игры в честь Хала, грозного бога реки удалось наконец умилостивить. Поговаривали, что частенько сам Хал, приняв образ смертного, присутствовал на них.