— Вас ждет гене’ал. Соб’ался в Аян, а вас нет и нет. Идите живее к нему, — приказал Энгельгардт.
— Сейчас, сейчас, а ты, Полыгалов, ступай на радиостанцию, мне больше не нужны помощники, — упавшим голосом ответил Бозов.
Энгельгардт с Полыгаловым ушли, Бозов открыл кожух и заколдовал над мотором: знал, что никто, кроме него, не разбирается в хитрых премудростях машины.
На суровом Севере живут прекрасные, но строгие люди. Василий Бозов был из числа их. Сознание долга он ставил выше жизни. Если же Бозов принимал, пусть и необдуманное, решение, то оно овладевало им полностью.
Не успел Бозов прикрыть за собой дверь, генерал Ракитин накинулся на него с бранью.
— Где шляешься, скотина? Собирайся, едем в Аян…
— Мотор на катере сломался.
— Даю час на починку.
— Я не починю его и в неделю…
— Что, что? — задохнулся от ярости Ракитин. — Повтори, что ты сказал?
— С удовольствием! Ты, кровавый волк, очутился в капкане. Крепок капканчик — не вырваться, скоро с тебя снимут шкуру.
Ракитин отступил на шаг, пошарил по кобуре, выдрал из нее наган и разрядил его в Бозова. В кабинет вбежал Энгельгардт.
— Уберите! И выясните, что с катером, — приказал Ракитин.
Он стоял у окна, с особой остротой чувствуя всю безнадежность своего положения. «Когда же мы — дворяне русские — перестали понимать народ? Почему с такой сокрушительной быстротой большевики завладели сердцами простых людей? По нынешнему времени каждое событие становится на пользу большевикам. Даже сама история обвиняет нас во всем и не тешит больше надежда, что хороший большевик — мертвый большевик…»
Вернулся Энгельгардт. Доложил:
— Посудина начисто сок’ушена. Погибли самые необходимые части мото’а…
Ракитин посмотрел на капитана отсутствующим взором, потом начал писать приказ:
«Считая необходимым установление связи с командующим Сибирской добровольческой дружиной генерал-лейтенантом Пепеляевым в наикратчайший срок, я был вынужден использовать катер. При ремонте катера машина привелась в полную негодность. Получив сведения об участии в этих злых делах мастера, я вызвал Бозова к себе для объяснения. Бозов начал наносить мне, генералу русской армии, оскорбления.
Дабы пресечь подобные поступки, я вынужден был убить на месте Бозова, что я и сделал двумя выстрелами из револьвера…»
Ракитин отшвырнул написанное и, уже не глядя на Энгельгардта, сказал:
— Ухожу на охоту. В случае надобности ищите меня на берегах Кухтуя.
Южный ветер принес долгожданное тепло.
С окрестных сопок хлынули потоки, Кухтуй вышел из берегов, над Севером засветились белые ночи. Прозрачные, невесомые завесы повисли над мутными потоками, голыми лиственницами и странно томили, и звали в морские дали. Но перед восходом солнца с моря наползали туманы, обволакивая все окрестности.
Вечером четвертого июня «Ставрополь» и «Индигирка» бросили якоря у мыса Марикан.
Семьсот красноармейцев во главе с Вострецовым сошли на пустынный берег, никто не знал кратчайшего пути в Охотск. Из затруднительного положения Вострецова вывел Элляй; охотник, как и подобает лесному человеку, вырос словно из-под земли.
Элляй рассказал, что в Охотске стоит небольшой отряд генерала Ракитина, а главные силы Пепеляева находятся в Аяне. Банда капитана Яныгина за рекой Кухтуй.
— Они ждут японской шхуны, но не знают, что приехали красные нючи. Я. поведу вас самой короткой тропой по береговому припаю, до Охотска четыре кеса. На рассвете падет туман, и белые нас не заметят. Спать крепко станут, — сказал Элляй.
Вострецов, узнав, что ранним утром падет туман, обрадовался. Расстояние в двадцать восемь верст надо было пройти за короткую июньскую ночь: красноармейцы оставили шинели, вещевые мешки, лишние патроны. Вострецов приказал каждому взять только по пятнадцати патронов к винтовке и, не теряя времени, двинулся в путь.
Элляй показывал безопасные броды через весенние потоки, вел по горным «прижимам» — береговым скалам, под ними билось и ревело море. Невесомая ночь сгущалась, краски гасли, с моря поползли полосы испарений. Под ногами бойцов хлюпала раскисшая земля, из моховых пластов вздыбливались фонтанчики грязи, ледяные тарыны рассыпались со звоном, если ступали по ним.
Об этом ночном походе писал впоследствии сам Вострецов: к пяти часам утра 150 сибиряков — командиры и политработники — ворвались в Охотск. Остальные отстали по дороге. Отправив главные силы для захвата белых офицеров, я с Деминым побежал в штаб генерала Ракитина. В первой комнате дремал дежурный офицер, Демин обезоружил его. Я вбежал в другую комнату, там на столе горит лампа, на постели лежит человек.