— Попробуй поговорить с ним снова, — приказал он на пиджине. — Я помогу.
Когда Конут уходил, Лусилла слабо улыбалась во сне.
— Я вернусь, — прошептал он и вместе с сержантом Реймом вышел во двор. Ветер усиливался, свет звезд пробивался сквозь несущиеся облака. Вокруг Медцентра все еще стояли в ожидании тысячи людей, не потому, что надеялись на вакцинацию — тот факт, что прививки не действуют, был объявлен официально, а потому, что не знали, что делать. В клинике безостановочно работали врачи — с бледными лицами и красными от бессонницы глазами, они повторяли привычные процедуры, зная их бесполезность.
Сразу же после поступления тревожных сигналов о болезни они обнаружили, что все справочные материалы, накопленные за три века развития эпидемиологии, разграблены, и нет никакой возможности восстановить их. Конечно, они пытались… Часть медиков сами были больны и находились в больнице; они, как и остальные, были обречены.
Конут беспокоился не за себя, а за Лусиллу. Припомнив обстоятельства экспедиции, он восстановил в памяти, что Эст Кир сам прививался от оспы и дал понять остальным, что им более чем желательно сделать то же самое. Но как быть с Лусиллой? Она-то не прививалась!
Он уже сказал Рейму об уколах, а тот немедленно сообщил об этом руководству — они попытаются связаться с островами и найти врачей, которые составляли вакцину. Но, скорее всего, это бесполезно. Бессмертные наверняка оборвали все ниточки, ведущие к спасению обычных людей.
Но у этой мысли имелось и естественное следствие: если бессмертные увезли врачей, значит, надо найти место, где они укрылись.
Рейм и Конут подошли к загородке аборигенов. Их уже ждали.
— Вы звали нас? — спросил Конут. Это был вопрос, ибо он все еще не мог поверить.
Матасура-сан кивнул и протянул ему руку. Рейм, глядя на них, только моргал, у него кружилась голова. Конут и его заставил выпить три порции — не потому, что Рейм поддался телепатическому внушению, а потому, что Конут не был уверен. Это и впрямь выглядело как пьяное видение — профессор математики пожимает руки сидящему на корточках темнокожему человеку, не говоря при этом ни слова. Однако это было не видение.
Через минуту Конут выпустил руку сидящего. Maтасура-сан кивнул и, по-прежнему не говоря ни слова, взял из рук Конута бутылку и сделал солидный глоток, а затем передал ее своему помощнику, который лежал на земле позади него и едва сознавал, что происходит.
— Пошли, — пробормотал Конут, глупо выпучив глаза (очень трудно все время оставаться в меру пьяным!), — нам нужен вертолет. Рейм, ты можешь вызвать его?
Рейм полез в карман и, достав полицейскую рацию, коротко переговорил по ней и только потом спросил у Конута:
— Что случилось?
Конут поколебался и взял его за руку.
— Извини. Это все бессмертные. Ты был прав — они завезли носителей оспы и навлекли на нас эту беду. Но этот человек значительно старше, чем кажется, и тоже может читать мысли.
Рация тихонько запищала.
— Они встретят нас около Медцентра, — сказал Рейм, убирая ее в карман. — Пошли.
Только пройдя добрую половину дороги, Рейм догадался спросить:
— А куда мы полетим?
Конут передвигался с трудом; он шел медленно, очень медленно; его ноги были как наполненные воздухом сосиски; окружавший его воздух был густым, как желатин. Конут тщательно анализировал каждое свое движение — усердные попытки пьяного сохранять ясность мышления; он боялся напиться слишком сильно, но и не отваживался оставаться трезвым.
— Я знаю, где сейчас бессмертные, — сказал он. — Мне сообщил об этом Матасура-сан. Не словами, а держа мою руку, прямо от мозга к мозгу, этому помогает тесный контакт. Он не знает названия местности, но я найду ее на вертолете.
Он остановился и в недоумении оглядел себя.
— Боже, я совершенно пьян. Нам понадобится помощь.
— Я тоже пьян, — запинаясь, проговорил Рейм. — Но я учел это. Нас будет встречать все отделение по чрезвычайным ситуациям.
Расчищенное пространство возле Медцентра было идеальным для приземления вертолетов, правда, сейчас здесь местами лежали распростертые тела больных и просто истощенных людей. Конут и Рейм уже слышали шум вращающихся винтов и в ожидании замерли на краю площадки. К ним приближались двенадцать полицейских вертолетов; одиннадцатый в ряду завис, снижаясь, чтобы поднять их на борт, а двенадцатый подсвечивал ему огнями.
В резком свете прожекторов одна из распростертых неподалеку фигур приподнялась на локте, что-то бормоча. Глаза несчастного были широко раскрыты, хотя свет бил ему прямо в лицо. Он смотрел в сторону Рейма и Конута, губы его беззвучно двигались, а затем с них сорвался слабый крик: