Среди своих вещей я спрятал моток тонкой, но прочной веревки, о которой просил Хатиба, а в седельных сумках у меня были белые кристаллы, собранные с навоза и со стен конюшен. Были и другие необходимые вещи.
Идя вдоль ручья, я собирал разные травы и кору деревьев. Это занятие давно уже вошло у меня в обычай, потому что из таких находок происходили лекарства, используемые в моем деле. Поскольку я мало занимался врачеванием, нужда в них возникала лишь изредка, однако немного нужных лекарств у меня всегда было под рукой.
Мне вспомнилась одна история, которую мне рассказали в Кордове, когда я обучался медицине. Это было сказание о Дживаке, личном враче Бимбисары из Магадхи. Дживака, который стал величайшим знатоком медицины своего времени, был послан властителем ухаживать за Буддой во время его болезни.
Дживака был найденыш, ребенок проститутки из Раджагриха, которого бросили умирать в кучу пыли. Подобранный принцем Абхайей, сыном Бимбисары, Дживака изучал медицину в Таксиле, в крупнейшем в то время университете мира.
Перед получением звания врача его послали найти в окружности нескольких миль от Таксилы растение, бесполезное для лекаря. После долгих поисков Дживака возвратился и сказал, что он не смог найти ни одного растения, которое не было бы полезным в медицине. Тогда ему дали звание врача и немного денег, чтобы он мог начать заниматься врачеванием.
Хатиб, согласно нашему плану, привязал лошадей среди ив, где их нельзя было заметить, а затем улегся, укрывшись бурнусом. Место, которое он выбрал, было на самой границе тени, и когда я через несколько минут оглянулся, бурнус все ещё лежал на месте, но Хатиб исчез. Вместе с ним исчезли и наши лошади.
Я с досужим видом бродил вдоль ручья, собирая травы, на виду у стен крепости Аламут, но, когда тени удлинились, я подобрал с земли бурнус и двинулся к воротам — и на свидание со своей судьбой.
С этого момента счет моей жизни пойдет на минуты, и каждую минуту должен я быть готов действовать быстро, как только представится удобный случай. Во рту у меня пересохло, в желудке вновь возникло сосущее чувство. Я направлялся прямо в пасть врага.
А как мой отец? Что с ним? Будет ли он в состоянии выдержать путь? Скоро ли я с ним увижусь?
Замок Аламут был построен триста лет назад; я изучал историю Саллами, где он описал строительство замка и упомянул, что каждый вход и выход сооружался с двойными воротами, массивными дубовыми воротами, окованными железными полосами. Тот, кто входил в первые ворота, должен был пересечь небольшой дворик, чтобы добраться до вторых; в этом дворике он был беззащитен против нападения сверху. Вторые ворота были столь же прочны, как и первые.
Залы и покои замка высечены в сплошной скале. Были здесь сооружены длинные галереи, а под ними устроены цистерны, в которых хранились вино, уксус и мед. Крепость полукругом охватывал ров, в который были отведены воды реки. В подземельях замка высечены в скале огромные бассейны для хранения воды на случай осады.
Когда я подошел к воротам, они открылись внутрь, я прошел через них и услышал, как створки с грохотом захлопнулись за мной. Холодок пробежал у меня по спине. Все, теперь возврата нет.
Меня встретила дюжина солдат — жилистых, крепко сложенных людей, вооруженных пиками и мечами. Их начальник подошел ко мне:
— Где твой раб?
— Кто? — я притворился озадаченным. Было ещё не совсем темно, и Хатибу была нужна каждая секунда.
— Твой слуга. Человек, который был с тобой.
— А-а… Хороший конюх, подходящий человек.
— Где он? — начальник почти кричал.
— Ты слишком возбужден из-за простого наемного слуги, человека совершенно незначительного. И тон твой мне не нравится.
— Где он?
Начальник схватил меня за руку повыше локтя.
Резким движением высвободив руку, я отступил и положил ладонь на меч.
— Если тебя не научили, как обращаться к гостю, — сказал я, — то могу преподать тебе этот урок…
Мгновенно я был окружен нацеленными на меня пиками, но прежде, чем кто-нибудь сделал следующее движение, чей-то голос произнес:
— Приведи Ибн Ибрагима в мои покои, Абдул.
Начальник резко отвернулся, лицо его окаменело от ярости. Копейщики сомкнулись вокруг меня. Если прежде я ещё на что-то рассчитывал, то это окончательно убедило меня, что я в плену.
Едва начав свою попытку, я уже погиб. Впрочем, погиб ли? Ни один человек не погиб, пока он ещё жив.
Но этот голос!..
Меня вдруг словно ударило. Этот голос был мне знаком! Кто же это? Не Синан, потому что его я ещё не встречал…
Помещение, куда меня привели, было вытянуто в длину. В конце его находился низкий стол. Двое стражников стояли у дверей, ещё по одному — у каждого конца стола.
Никто не пытался отобрать у меня оружие; впрочем, я не мог определенно сказать, как стал бы реагировать, если бы кто-то предпринял такую попытку.
Пока меня вели, я держал глаза и уши открытыми. Где-то поблизости был мой отец, и где-то тут находился потайной ход, по которому можно было попасть в таинственную долину среди гор. По крайней мере, так говорили.
Опустилась тьма. Когда я усаживался, то услыхал грохот закрываемых ворот и цокот лошадиных копыт по мощенному камнем двору.
Нашли ли они Хатиба? Если я его хорошо знаю — нет, не нашли. Имея запас времени в начале, теперь он уже укрылся, причем неподалеку.
Но каждый раз, возвращаясь к лугу, он будет подвергаться опасности.
Во мне нарастало отчаяние. Что я смогу сделать? Куда бы я ни обращал глаз, повсюду были стражники, тощие и свирепые люди, фанатично преданные Старцу Горы.
Открылась дверь, вошел человек и остановился в тени. Он стоял, присматриваясь ко мне.
— Давно не виделись, Кербушар.
Вот и конец моей личине. С этой фразой Ибн Ибрагим умер.
Потом он вышел на свет, я же сделал полшага вперед — и остановился, окаменев от изумления.
Махмуд!..
Однако это был уже другой Махмуд, он изменился. Он погрузнел, черты лица огрубели, взгляд стал жестче.
— Да, — согласился я, — времени прошло много.
Он жестом пригласил меня сесть, я скрестил ноги и уселся на подушку, тщательно устроив меч так, чтобы рукоять была у меня под рукой. Он заметил это — и усмехнулся.
— Меч тут бесполезен, Кербушар. У меня тысяча вооруженных воинов. Ты и пошевелиться не сможешь, если я того не пожелаю.
— А я так думал, что ты на службе у принца Ахмеда…
— У этого дурака! Он меня прогнал.
— А что же ты такого наделал? Попытался подступиться к Азизе?
У него по лицу пятна пошли от гнева, и я понял, что угадал. Махмуд верил, что она флиртовала с ним, когда узнала меня тогда, в Кордове…
Тогда он был человеком тщеславным, слабым. Теперь он стал старше, неизмеримо сильнее, однако тщеславен по-прежнему… а может быть, и слаб по-прежнему.
— Теперь это неважно, — произнес он самодовольно, — они мертвы.
— Мертвы?!
Его зубы оскалились в гримасе, которая должна была обозначать улыбку, но слишком в ней было много ненависти:
— Я убил их. Сначала принца Ахмеда… это было сделано на улице, отравленным кинжалом.
То, что Махмуд злопамятен, я знал хорошо, но что он мог опуститься до такой мерзости, мне все же не верилось. Это показывает, как много мне ещё предстояло узнать о человеческой природе… Или о нечеловеческой природе. Судя по тому, как изменился Махмуд, и по моему собственному положению, мне лучше пересмотреть свои мысли — и немедленно.
Осторожность… я должен быть предельно осторожен.
— Ты можешь отдать приказ убить человека? Или ты дал Синану повод для его убийства?
— Аль-Завила может приказать убить любого, — холодно глянул он на меня, — кого угодно.
— А кто это — аль-Завила?
Он снисходительно улыбнулся: