— А вы её защищать взялись… — пробормотал лейтенант.
— А кому ж еще, кроме нас?
— И откуда вам все это известно? — полюбопытствовал он.
— А как у нас и бандитов, которые на нас наехали и Константина пытали, роли переменились, мы из них все вытрясли, что и как.
— Угу… — Гущиков размышлял. — И все-таки… Внучка палача, говоришь? А ведь яблочко от яблони недалеко падает. Сам дед мог её в «органы» направить, на работу, с его профессией сродную. А что выглядит она невинной и безвредной — так это ж и должно быть так, чтобы у киллера хорошая маска была.
— Вот и вы туда же, — вздохнул я. — Но это, я вам скажу, тот случай, когда яблочко от яблони далеко упало. И потом… И присказка ведь была, что «сын за отца не отвечает», и как там Жеглов говорил, про попа лопухнувшегося? Для кого-то он служитель культа, мол, а для нас — такой же гражданин, как и все прочие, и нуждается в охране закона, а с его моральным обликом, мол, пусть его церковное начальство разбирается. И ещё одну вещь я вам скажу. Видели мы настоящую богомолиху. То есть, теперь мы понимаем, что это она была. Ненадолго она появлялась — проконтролировать, видимо, что все идет согласно задуманному, и ни у кого сомнений не возникнет, что, Катерину уничтожив, бандюги кого положено уничтожили. Но если мы станем рассказывать про эту вторую девку — действительно, чем-то на Катерину похожую, цветом волос, хотя бы — то нам никто не поверит.
— Значит, — задумчиво проговорил Гущиков, — смерть этих четырех в Угличе как-то с нынешним бардаком связана… Следовало ожидать… А не рассказали бандиты, за что они Шиндаря приговорили?
— Мы точно не поняли. Что-то с тем связанное, что Шиндарь ведь и воровством промышлял, и что-то важное или ценное он украл у бандитов. Сам, похоже, не ведая, что именно он крадет и у кого.
— Тоже понятно, — кивнул Гущиков. — Вот, все потихоньку на места становится. Так чем мне вам помочь? Может, увезти эту Катерину, да и отправить куда подальше?
— А вы уверены, что вы её довезете? Что бандиты у вас её не отобьют? Уж больно она нужна им… И даже если довезете — все равно, нет уверенности, что вам ей жизнь сохранить удастся. Я вам ещё одну вещь рассказать должен. Доказательства против Катерины бандитам подкинул какой-то «важняк», специально из Москвы приехавший. При этом столько он бандитам вывалил служебной информации, сколько обычно не вываливают. И, я так понимаю, он сейчас все под своим надзором держит. И если вы обратитесь, чтобы ОМОН вызвать, он велит этот ОМОН задержать и направить к месту только тогда, когда все будет кончено. К утру, скажем.
— Да, — согласился Гущиков. — Они, конечно, теперь ночью на вас обрушатся, с темнотой. На свету больше не полезут. Попробовали — нарвались. А вот ночью у вас мало будет шансов устоять… И, главное, говоришь, я ничем помочь не могу, потому что стоит мне движение сделать, и этот «важняк» из Москвы вмешается, и ОМОН задержит, и Кузьмичеву у меня отберет, если у меня получится вытащить её отсюда?
— Все так, — сказал я. — Но помочь вы можете. Очень здорово вы можете помочь. Только не удивляйтесь моей просьбе. Мне это случайно известно стало — но в этом почти вся наша надежда на спасение…
— Ладно, что я сделать должен?
— Телеграмму дать. Телеграмму такую. «Екатеринбург, Главпочтамт, Кораблеву Аркадию Григорьевичу, до востребования…» — и соображать я стал, какой бы текст придумать, да и ломанул, от балды, лишь бы хоть на что-то похоже было. — «…Разминулась с племянником. Придется вернуться впустую.» Вот так, ладно?
— Ясненько, — Гущиков хмыкнул. — Подглядел, что ль, что девка, которую ты Богомолом считаешь, подобную телеграмму отправляла?
— Все так, — сказал я. — И если я прав, то такое начнется! И ведь выяснять начнут, кто эту телеграмму дал, так вы уж дайте её от моего имени. А если что, вы понятия не имели, о чем эта телеграмма. Попросили мы вас семейную телеграмму послать, вы и послали, а так-то ваше дело сторона. Подставлять вас под расправу не хочется, понимаете, но обратиться больше не к кому.
И жадно я ждал — откажется он или согласится. Ведь то, что за эту телеграмму могут и убить потом, понятно было. И если б он отказался, я бы все понял и осуждать его не стал.