2 глава - 3
Москва, Хованское кладбище. Май 1996 года.
– Вставай, Длинный, – Богдан почувствовал, как кровать под ним затряслась, и открыл глаза, – там это… тебя опять на вызов, – над ним склонилось чумазое вытянутое лицо, украшенное шмыгающим носом, – чё, бабы снились?
Молодой парень отошел от кровати и, присев за стол, взял с подоконника бутылку вискаря:
– Да, баб здесь точно не хватает. Хотя как не хватает… Хватает, только они, сука, здесь все мертвые, – он налил себе полный стакан виски и залпом выпил его, – вчера одну певичку хоронили, от передозировки «коневсконо» дала. Лежит в гробу прям как вся живая, аж смотреть грешно. Нет, ты ничего обо мне не подумай, я не по мертвецкой части. Просто забавно получается. Лёха… Прикинь, Длинный… Ну наш Лёха… Хотел крышку гроба присобачить, а она не опускается. Он это его того, а она никак. Сиськи силиконовые мешают! Ну а мы уже все ржаку поймали…
– А родные ее чего? – Богдан сел на кровати и потянулся.
– Какие родные? Ты этих родных видел? – парень налил виски в чистый стакан и протянул Богдану, – Там один весь как кактус взлохмаченный кокс прямо с соседней плиты снюхивал. Они потом еще музон включили, хлопали, скакали… Родные… Не люди, а бесы! Так чего тебе, баба снилась? Стонал-то вон как…
– Давно грушей боксерской не был? – Богдан посмотрел на стакан и глотком его выпил.
– Да не, Длинный, мне вообще без разницы, – парень махнул рукой и, подойдя к холодильнику, открыл его, – сыр какой-то весь в плесени. Спортился что ли?
– Рокфор это. Такой и должен быть. Неси сюда. И прошутто захвати с багетом.
– Это вот ты меня сейчас чего, нехорошими словами назвал? – поморщился парень, – Или по маме моей прошелся?
– Рокфор – сорт французского сыра, относится к голубым сырам. К сырам, а не о чем ты в своей дурной бошке сейчас подумал! Назван в честь одноимённого посёлка в Руэрге, – Богдан посмотрел на парня, доставшего из холодильника сыр, и продолжил, – прошутто – итальянская ветчина, сделанная из окорока, натёртого солью. И это не разу ни докторская колбаса, – Богдан усмехнулся, – а багет…
– Уже в курсах. Хлеб это длинный. Другого здесь нет, – парень шмыгнул носом, – откуда в тебе это, Длинный? Вроде как из наших, ну я в смысле из копцов могильных, только вот у тебя всё на этих кренделях не нашенских. Ты вообще кем до этого был?
– Кем был, уже не буду, – Богдан положил на кусок рокфора прошутто и засунул в рот, – я просто книжки читаю, – он кивнул на полку, уставленную старыми книжными томами, – а не бабами мертвыми любуюсь.
– Да тут только о бабах-то и можно думать! – парень протянул Богдану багет, и тот, отломав кусок, сжал его зубами, – я уж сам думал, головка у меня бо-бо. Тут смерть вокруг, а я только о бабах думаю, как бы кому впердолить.
– Смерть и секс всегда рядом. Ты тут не при чем, – Богдан сверху вниз посмотрел на парня, – тут дело в скорби. Скорбь чем-то напоминает сексуальное возбуждение. По крайней мере так психиатры говорят. А тут столько скорби, что ты уже скоро и лопату свою дрючить будешь.
– Так и что с этим делать? Значит головка все-таки бо-бо? – не на шутку испугался парень.
– Пока не бо-бо, но скоро будет бо-бо, – ответил Богдан, – валить тебе отсюда надо, Кеша, если такие мысли в твой бидон закрались, – Богдан постучал парню пальцем по голове, – или научиться с этим жить. Смерть и секс… – повторил Богдан, – или жизнь тебя имеет, или… А мертвых это вообще не касается. Ладно, поехал я.
Богдан вышел из вагончика и запрыгнул в стоящий возле него шестисотый Мерседес.
2 глава - 4
Москва, 70 километр Минского шоссе. Май 1996 года.
– Что это за сад камней? – Богдан повернулся к мужчине, катающему на пальце кольцо с тремя обвивающими земной шар змеями.
– Это кладбище, – тот улыбнулся, – я называю это кладбищем домашних животных.