Но когда господа рейтары перед отъездом решили свалить деньги в общую кучу, началась крупная потасовка: денег не было, и каждый обвинял другого в краже.
В городе Тонгерне они продали меня за десять талеров французским вербовщикам. Французы первым делом отобрали мое платье, решив напялить на меня соответственный мундир. Рыскали в складках, подкладках — ничего не нашли. Порешили меж тем срезать длинные мои волосы, дабы стало ясно, что я наемный солдат. И вдруг из кудрей выскользнул талер. Сержант даже подпрыгнул от радости — негаданная чистая прибыль: «Теперь и выпить не грех!»
Вся компания тайных вербовщиков квартировала в предместье. Довольный сержант велел хозяину принести пива. Когда я облачился в мундир, сержант изволил взглянуть на меня:
— Ты, парень, тоже выпить хочешь? Ладно. Если тебя мучает жажда, выйди во двор, стань на страже, подними голову, открой рот — как раз и напьешься дождевой водичкой.
Что было делать? Вот и торчал на страже, пока они услаждались пивом. Только вдруг послышался шум, гомон. Хозяйка жаловалась: пока ходила туда-сюда, талер украли.
— Сознавайтесь, кто украл! — закричал сержант.
Каждый помалкивал. Приказал он всем молодцам лечь на скамью, подбодрил каждого ореховым прутом шестикратно, но талер, понятно, не появился. Затем набросились пятеро мушкетеров на своего командира и вернули долг. Пять помножить на шесть — тридцать. А талера нет и нет.
Отличная армия, великолепная дисциплина! Сначала сержант всыпал подчиненным, потом они ему. Служить здесь, надо думать, будет приятно.
На мне красовались широкие, с буфами, панталоны, принятые у французских мушкетеров. Сунул я руку в карман, и что же? Злополучный талер! Никому и в голову не пришло меня обыскать.
(— Что же, собственно, происходило? — удивился князь.
— Обычное дело, — поспешил разъяснить советник. — Волшебная монета, так называемый хекталер, всегда возвращается к владельцу, все равно, потратил он его, потерял, или его украли. Колдовство исчезает, только если владелец отдаст сей талер добровольно или подарит.)
Ах, господин советник! Почему вы раньше не раскрыли мне тайну? — вздохнул обвиняемый. — Если бы я знал своевременно!
Супруг чужой жены
В новом положении волшебный талер никак не мог облегчить мне жизнь, ибо я попал в такое место, где покупать было нечего. Нас привезли в расположение французских войск, осаждавших город Лилль, и я угодил к артиллеристам, так как признался, что смыслю в этом деле. Жизнь настала попросту собачья: днем и ночью торчи в окопах, рой траншеи да наблюдай за пролетающими гранатами. Это еще куда ни шло, но от голода спасу не было. Согласно тактическому замыслу французского командующего, маркитантки к батареям не допускались, поелику пиво либо водка могли затуманить ясные головы канониров. Соответственно давали очень мало еды — меньше пить захочется. А когда я посылал сапера в кантин за кувшином двойного пива, тот всегда возвращался налегке — дескать, потерял талер по дороге. Все время, пока сапер пробирался своим путем, возвратный талер находил собственное направление к моему карману.
Голод и жажда весьма превосходили мое терпение.
Господа офицеры, напротив, не унывали и жили в своих палатках приятно и весело. В осаде участвовали все рода войск. Дамское общество отличалось не меньшим разнообразием — все офицеры обзавелись подругами, — имя им было легион. Каждая «лагерная дама» стоила сотни солдат, то есть проедала и пропивала жалованье целой сотни. Солдат получал полпорции пумперникеля, дама — двойную порцию марципана; справедливо, что и говорить.
Мой капитан также наслаждался обществом дамы, которая не приходилась ему ни сестрой, ни дочерью, и, кажется, не бабушкой и уж тем более не супругой. В длинном шелковом платье, в берете с большим пером, она скакала рядом с капитаном, когда тот посещал нашу батарею. Бабенка была что надо.
Но командующему, видать, изрядно осточертели многочисленные офицерские «семьи»: согласно его приказу женщины, не имеющие законных мужей, должны были покинуть лагерь. Капитан пожаловал ко мне на батарею, вроде бы по служебной надобности, и заговорил со мной таким манером:
— Знаешь, парень, мне кажется, ты способен на нечто большее, нежели чистить орудия и спать на голой земле.
— И жевать черствый хлеб, — уточнил я.
— Я бы хотел взять тебя в адъютанты.
— А я бы не возражал.
— Только сделаешь мне маленькое одолжение.
— Я способен на какое угодно одолжение.
— Чепуха, в сущности. Займешься кухней, будешь готовить дорогие вкусные блюда и приглашать меня на обед и ужин. Деньги — моя забота.
— Ладно. Постараюсь вам потрафить.
— Конечно, для того, чтобы принять кавалера моего ранга, необходимо присутствие в доме достойной и красивой дамы.
— Где ж мне такую достать?
— Сейчас скажу. У меня есть знакомая дама, достойная преклонения. Вот и женишься на ней.
— А почему бы вам, господин капитан, самому не жениться, если вы перед ней преклоняетесь?
— Идиот! У меня и без того есть жена.
Я несколько растерялся. Пожимал плечами, цокал зубом, как будто он болит:
— Видите ли, господин капитан, грехов на мне и без того достаточно — обманывал, воровал, грабил, но такой жалкой роли никогда играть не доводилось.
— Сообрази-ка хорошенько. Ничего не делать, вкусно есть и пить. А здесь!.. Возишься с минами, камни в земле дробишь. На сухом хлебе и воде. Полчаса тебе на размышление. Не захочешь — другого найду.
Долго тянулись эти полчаса. Что я, собственно, теряю? Честь? Где она, моя честь? Разве я не опозорил, не проиграл ее сотней способов. Верно, я глумился над ней всячески, но с оружием в руках! Меня проклинали, преследовали. А теперь? Кромсать ее остатки ножом и вилкой, запивая чужим вином! Выставить себя шутом на всеобщее обозрение?
Думал, думал, согласился. Через полчаса ответил капитану: ладно, вот моя рука. И сдержанно протянул руку. Он — свою, тоже сдержанно. На полпути руки застыли и опустились. Каждый, вероятно, решил: другая рука погрязней будет.
Женился я на капитанской даме сердца, в тот же день обвенчал нас полковой священник. Передал ей одно из многочисленных моих имен без угрызений совести: кто из нас больше смошенничал — неизвестно.
Тешил я плоть свою, вряд ли совесть обитает в желудке. И спокойно проедал жалованье сотни солдат. И положение приобрел, как никак. Адъютант! Правда, называли меня «адъютантом» всегда с усмешкой. Жену я свою встречал, естественно, только за столом. Что касается нарядов… нарядов хватало лишь на нее. От дрянной экипировки сотни солдат. Иногда капитан из своих разъездов по окрестностям возвращался не с пустыми руками, и жена моя получила новое платье или ожерелье, или браслет. Каждый раз какой-нибудь сюрприз.
И случился однажды такой сюрприз: капитан потерял свою голову. Полез он сдуру на позицию, где из пушек стреляли, и встретилась его голова с каким-то глупым ядром. Глупым, потому что умное неверняка бы обогнуло капитана. И принесли домой бездыханный труп.
Вот уж беда, в особенности для меня! Одно звание потерял, другое приобрел. Теперь мог смело именоваться не адъютантом, а супругом «адъютантши». Должность, надо признаться, нелегкая, ибо деньги дождем не падают, а мадам привыкла к приятной жизни. Золотые украшения, подаренные капитаном, уплыли одно за другим, и в конце концов не осталось денег на приличную еду. Мадам начала хныкать и браниться — чурбан, мол, дубина, жену не может прокормить, не то что капитан — вот уж истинный был кавалер!
Вспомнился мне волшебный талер. Выручай, покажи свою силу. И я благородно отдал его жене — бери, покупай, что хочешь! Ох, жалко не знал я тогда секрета, который сообщил господин советник, а именно: подаренный хекталер обратно не возвращается. Я думал его через часик в кармане найти. Куда там! Ни в воротнике, ни в кошельке, ни в сапоге, ни в шляпе. Может, вернулся талер к жене, поскольку ей ведь был подарен? Нет, не вернулся, и теперь понимаю, почему. Она с моим талером в лавку не пошла, а подарила молодому знаменосцу — своему поклоннику еще с капитанских времен. Пропал хекталер навсегда.