В конце XIX - начале XX века противоречия обозначились с особой остротой. На центральных улицах рядом со старинными дворцами стали подыматься новые. В них обосновались новые хозяева Праги и всей Чехии - банки, правления концернов, промышленных монополий. Под анонимными вывесками объединялись немецкие и чешские капиталисты. Международный империализм втягивал прежде тихую Прагу в свои объятия. Иностранные капиталисты дали возможность раздуть заводы Шкода в крупнейший военный арсенал. Вместе со всей Австро-Венгрией Чехия попадала в водоворот азартной империалистической игры.
Менялись и политические отношения внутри Австро-Венгрии. Прага, некогда гордая столица сильного государства, была давно низведена на положение провинциального города. От этого особенно страдало уязвленное национальное самолюбие чешской буржуазной интеллигенции. Прага претендовала на положение крупнейшего культурного центра Европы. Но судьбы Праги решались в Вене и Будапеште. Австро-Венгерская монархия, «лоскутная империя», как ее называли, делила свои нации на разные категории. Австрийцы присваивали себе права и положение господствующей нации. Оки отдавали часть своей имперской власти нации второго класса - венграм, венгерской аристократии. Славяне, в частности чехи, считались нацией третьего класса.
С этим делением не хотели примириться чешские буржуазные партии. Но все они, а также социал-демократическая партия и не помышляли о том, чтобы предъявить требование полной национальной независимости, государственной суверенности. Верхи чешской буржуазии мечтали о замене дуализма (Австрия и Венгрия) триализмом (Австрия, Венгрия, Чехия). Они были не только лояльны к императору Францу-Иосифу, но и верноподданны не за страх, а за совесть, потому что сильная монархия была им необходима для борьбы с крепнущими силами рабочего класса.
Национал-либеральные чешские партии требовали автономии Чехии, вели борьбу с немецким засильем и с германизацией и проводили ту осторожную политику, которую Щедрин в применении к русским либералам называл политикой «умеренности и аккуратности», политикой «применительно к подлости» и т. п. Кумиром либеральной чешской буржуазии был Масарик; впоследствии президент чешской буржуазной республики Масарик и в своих «теоретических» трудах и в практической работе давал образцы утонченнейшего национализма и оппортунизма. Он был ярым врагом революции и социализма под маской елейного «гуманизма». Под этой же маской он скрывал свои симпатии к англо-французским империалистам.
Чешская социал-демократическая партия в своем большинстве, следуя правому крылу, оппозиционно критиковала австрийское правительство, требовала национального равноправия и автономии для чешского народа, но и для нее Австро-Венгерское «лоскутное» государство было непререкаемым догматом. Чешская социал-демократическая партия следовала в фарватере австро-немецкого «марксизма», то есть того ревизионистского и правооппортунистического течения, которое и привело к прямому предательству рабочего класса, когда вспыхнула первая империалистическая война. Правые социал-демократы включили в свою программу реакционное требование культурно-национальной автономии, узаконивавшей уродливый государственный строй австрийской монархии.
Нетрудно представить себе идейно-политическую атмосферу в Праге накануне первой мировой войны. Эта атмосфера была вся пропитана национализмом от самых грубых форм до самых утонченных Австрийским властям, проводившим политику полицейского террора, добровольно помогали чешские реакционеры. Австрийские жандармы и чешские миллионеры действовали заодно. Вколачивался в население культ Габсбургов. Всюду висели портреты Франца-Иосифа.
Австро-немецкая буржуазия, державшая в своих руках все ключевые позиции в экономике, в административном управлении, открыто выражала свое презрение к чешскому народу как к народу славянскому, то есть, с точки зрения германского шовинизма, народу, неспособному к самостоятельному существованию.