— Но позвольте…
— Когда нужно, я умею быть молчаливым. Тем не менее не скрою, мне пришлось сделать кое-какое сообщение этому сиру Льву, которого я видел в этой комнате через щель в дверях!
— Как? — крикнула герцогиня. — Ты осмелился, негодяй… — Но она тут же сдержалась и заговорила сухим, повелительным голосом:
— Будем играть в открытую! Вы вылили питье за кровать и, вместо того чтобы спать, подглядывали?
— И, подслушивал, ваше высочество!
— Значит, вы проникли в мои секреты?
— Более или менее.
— И сюда вы явились затем, чтобы продать мне свое молчанье?
— Быть может…
Герцогиня презрительно смерила Лагира надменным взглядом и затем сказала:
— Бедные гасконцы из всего извлекают деньги!
— О нет, ваше высочество, в данном случае дело обстоит не совсем так! Разрешите мне представить вашему усмотрению небольшое рассуждение.
— Говорите.
— О каком именно молчании идет у нас речь? О тех событиях, которые произошли в этом самом домике?
— Конечно!
— Ну так вот, ваше высочество, прошу вас: забудьте первая о том, что здесь произошло, тогда забуду и я обо всем!
— Что вы хотите сказать этим?
— Я хочу сказать, что в этом самом доме ваше высочество связали меня необдуманной клятвой. Освободите меня от нее, и я буду нем как рыба!
— Да, — ответила Анна Лотарингская, — но раз вы посвятили в это сира Льва…
— О, не беспокойтесь, в этот час сир Лев, наверное, умер!
— Вы убили одного из самых верных моих слуг, да еще чуть ли не хвастаетесь этим! А кроме того, если Лев еще не умер, то он мог сказать обо всем… другим…
«Эге! — сказал себе Лагир. — Да тут, кажется, устроено целое сообщество пижонов, безнадежно влюбленных в красавицу герцогиню!»
В этот момент послышался топот быстро скачущей лошади.
— Боже мой! — в ужасе крикнула герцогиня. — Это Эрих!
— Какой Эрих?
— Да это… друг Льва! Бегите, спасайтесь! Быть может, он уже знает все!
— Тем лучше для вас, герцогиня, потому что тогда вам ничего не будет стоить доказать ему, что гасконец Лагир сущий болван, которого легко мистифицировать! Разрешите мне действовать по — своему, и все будет улажено!
Это действительно был Эрих; он вошел в комнату — бледный, готовый скрежетать зубами в муках невыразимого ревнивого бешенства.
— Здравствуйте, милый граф, — с улыбкой сказала ему герцогиня. — Вы очень быстро ехали, спешили? Ну, так присаживайтесь ко мне на диван!
— Я был очень удивлен, получив приглашение вашего высочества, — сквозь зубы ответил Эрих. — Я был уверен, что мои услуги не нужны больше!
— Господи, да как вы могли подумать это?
— Мне рассказывали, что у вас завелся новый слуга по имени Лагир.
— Вот как? Разве вам уже успели рассказать? Кто же?
— Лев.
— Разве Лев знает его?
— Вчера утром Лев свалил его ударом приклада по голове на улице Каландр, а сегодня вечером они дрались на дуэли, и Лев получил тяжелую рану.
— Как странно, что Лагир ничего не сказал мне об этом!
— Как? Разве вы видели его?
— Да, он здесь.
— Здесь?!
С графом сделался такой припадок бешенства, что он, задыхаясь, схватился за шпагу.
— Да что с вами, граф? — удивленно спросила его герцогиня.
— Ваше высочество! — с трудом выговорил Кревкер. — Я знаю, что я — только вассал… Конечно, расстояние, отделяющее нас… Я все понимаю… Но… но в тот день, когда вы насильно вырвали из моего сердца тайну любви к вам, вы дали мне этим право ревновать вас!
— Ревновать?
— Да, потому что этот Лагир, этот гасконец, этот бродяга осмелился…
— Но договаривайте же до конца, граф!
— Ну… этот субъект осмелился уверять, будто три дня тому назад…
— Вы не решаетесь договорить до конца? Ну так я договорю за вас! Три дня тому назад я ехала к себе домой, и Лагир, ехавший в Париж, повстречался со мною. Хотя я и была замаскирована, но %, c понравились мои волосы, и он с истинно гасконской дерзостью увязался за мной… Ну, и… Я оставила его в доме!
— А, так вы сами признаетесь, сами признаетесь! — со страданием крикнул Эрих.
— Этот бедный Лагир! — с холодным сожалением продолжала герцогиня. — Ведь он воображает, будто он любим, как никто! Бедняжка не знает, что ночью все кошки серы… Идите за мной, я покажу вам интересную картину!
Она взяла графа Эриха и осторожно повела его в соседнюю комнату. Там она шепотом сказала ему, чтобы он прижался ухом к замочной скважине.
Эрих прислушался, и до него донесся страстный шепот:
— Анна, дорогая моя Анна! Я боюсь, что у меня не хватит крови в жилах, чтобы достаточно пролить ее на службе тебе! Анна, моя жизнь, моя любовь! Я люблю тебя, обожаю!
— Теперь посмотрите! — шепнула герцогиня. Эрих заглянул в скважину и увидел при неверном свете лампы Лагира, стоявшего на коленях пред белокурой женщиной, одетой и причесанной, как герцогиня, и тоже замаскированной. Это была камеристка Марион.
Эрих вскрикнул и упал на колени с жалобным шепотом:
— Простите! О, простите!
XXVIII
Герцогиня поторопилась отвести графа подальше от двери, как бы опасаясь, чтобы Лагир не услыхал их. Этот маневр еще более убедил Кревкера, насколько он виноват в своих подозрениях.
— Ах, герцогиня, герцогиня! — бормотал он, чуть не рыдая. — Найдете ли вы когда-нибудь возможность простить нас? Герцогиня провела его обратно в будуар и, заперев двери, сказала:
— Ну, а теперь поговорим! Дорогой мой граф! Знаете ли вы, что за народ гасконцы?
— Еще бы! Это хвастуны, фаты…
— Да, да, но зато они храбры!
— Ну вот еще!
— И очень верны и неизменны в преданности. Вот я и захотела сделать себе верного раба из этого Лагира. Нам необходимо иметь своего человека в свите наваррского короля, тогда мы всегда будем осведомлены. Но вдруг мне пришло в голову, что у вас с Лагиром могут быть свои счеты из-за схватки на улице Каландр. Вот я и послала Амори за вами, чтобы предупредить вас о Лагире. Я боялась, чтобы у вас не произошло столкновения… Но — увы! — я спохватилась слишком поздно! Боюсь теперь, как бы этим досадным столкновением не было испорчено все дело. И так тут разыгралась драма ревности… — Граф Эрих опять рассыпался в извинениях. Герцогиня продолжала:
— Да, но вы ведь сказали мне, что Лев опасно ранен?
— Быть может, теперь он уже умер!
— Боже мой! Такой верный слуга! Но поезжайте же поскорее в Париж и возвращайтесь обратно сюда, чтобы сообщить мне, как его здоровье!
Герцогиня была умелой комедианткой, а Кревкер — слишком влюбленным человеком, чтобы не поверить ее искренности. Поэтому, смущенно пробормотав еще несколько извинений, он поспешил вскочить на лошадь и стрелой умчался к Парижу…
Когда топот его лошади замер вдали, Анна отправилась в ту комнату, где Лагир сидел с Марион.
— Долой маску! — сказала она камеристке. — Ступай вон, комедия сыграна!
Затем она знаком приказала Лагиру следовать за ней в будуар. Здесь он спросил ее:
— Так что же, герцогиня, комедия удалась?
— Вполне. Он поверил всему!
— Какие глупцы — мужчины! — пробормотал Лагир. — Итак, ваше высочество, дело сделано, я сдержал свое обещание. Для сира Льва и его друзей я — обмороченный дурак, а вы — целомудреннейшая o из женщин!
— Да, вы сдержали свое обещание, но ведь я тоже сдержала свое, освободив вас от клятвы!
— Да, прошлым мы поквитались, ваше высочество, а будущее…
Анна вспыхнула:
— Что такое? — крикнула она. — Уж не осмелитесь ли вы ставить мне новые условия за свое молчание в будущем?
— Фи! — с негодованием ответил Лагир. — Право же, я гораздо лучше, чем вы думаете обо мне! Поверьте, светлое воспоминание о вашем высочестве будет с признательностью сохраняться моим сердцем! — Анна Лотарингская ответила ему лишь пренебрежительным жестом. Он продолжал: — О, к чему между нами встала эта проклятая политика, которая невольно разъединила нас! Я был бы так счастлив служить вам, как обожаемому светлому ангелу, но это несовместимо с моим долгом подданного наваррского короля.