Несколько смущенные таким успехом, мы поспешили скрыться за кормой баржи и пропустили носовой наш канат в кольцо на пере руля — огромном листе железа, на три метра выступающем над водой. И как раз вовремя: открыли выходные ворота шлюза, все суда стало разворачивать, мотать, и нас вполне бы могло расплющить.
— А как вообще цепляться за руль? Ничего? — спросил я.
— Так на руле специальный дизель стоит. Не рукой же... Думаю, нас и не почувствует.
Канат, провисший до воды, стал подниматься, потом нас дернуло, баржа двинулась! Продетый в баржу канат мы держали за два конца, и удерживать его становилось все тяжелее.
— Постой, — вдруг сказал Никита, — а может, мы боремся друг с другом? Ну-ка, ослабь!
Я приспустил свой конец, Никита — тоже, и все равно мы шли с той же скоростью!
— Старинная морская игра — перетягивание каната! — усмехнувшись, сказал Никита.
Мы затянули петлю и оставили канат. Мы плавно шли вслед за баржей. Мы выходили в широкое Нижне-Свирское водохранилище.
— Все! Глубокий сон! — сказал Никита.
Мы спустились в нагретую каюту, освещенную ярким оранжевым светом от занавесок. Согнувшись, я подошел к плите, зажег газ, стал готовить яичницу. Два яйца, шипя, растеклись по сковородке, третью скорлупу щелкнул я осторожно, и тут же выскользнул желток — кругленький, красноватый. Никита включил магнитофон, откинулся на левый боковой диванчик, довольно блестя глазами, разглядывая весь этот уют, который он создал. Потом он сделал четыре бутерброда с беконом, быстро съел свои два и со вздохом стал поправлять бекон на моем бутерброде.
— Бери уж! — сказал я, ставя яичницу...
...Проснулись мы, когда прошли уже второй, Верхнесвирский шлюз и выходили в Подпорожское водохранилище — широкий разлив, освещенный низким уже солнцем. Развязав наш замечательный узел, мы вытолкнулись из-под чугунного зада баржи и по широкой дуге помчались к водохранилищу, помахав рукой нашему другу в берете, который все так же стоял, облокотившись на борт буксира.
— Все! Ловим рыбу! — сказал Никита.
Став у красного бакена, мы вынесли на корму столик и сели ужинать, закинув перед этим в воду донки.
— Внизу донка, — сказал Никита. — Вверху — перистые облака, тема моей диссертации. Чудесно!
Я пил чай, иногда слегка подергивая грузило в глубине, и вдруг почувствовал, как леска сильно дернулась. Я стал быстро вытаскивать, радостно затаившись, не говоря Никите, но чувствуя: е-есть!..
— Подсачничек! — ликующе закричал я, увидев близко от поверхности огромный золотой бок леща.
Никита бросил свою донку, запутался в леске, схватил с крыши рубки подсачничек и, расправив его по течению, подвел и вытащил леща, такого огромного, что ручка подсачничка согнулась. И началось!
Сосредоточенное молчанье, сопение, потом вдруг ликующий крик:
— Подсачничек!..
То был один из счастливейших вечеров в моей жизни.
Потом мы на полной скорости пошли дальше. Нас интересовал Ивинский разлив; там, по слухам и по карте, никто не жил, и мы могли бы там стать единственными друзьями всей рыбы.
Катер, стуча, шел среди абсолютно ровных берегов. Я стоял в рубке и вдруг заметил, что со дна катера взлетает фонтан брызг, закидавший уже каплями, замутивший правое стекло рубки.
— Смотри-ка! — показал я Никите. — Душ!
— Та-ак! — сказал Никита. — Из удобств у нас на катере не хватало только душа!
— А почему это? — спросил я.
— Видно, шкив вращается, поднимает воду, брызгает.
— Выходит... есть вода?
Никита кивнул.
— Видно, после того, как долбанулись на Шереметевской отмели... стали немного протекать... Подвинься-ка, врубим помпу.
Ногой несколько раз, как заводят мотоцикл, он ударил по рычажку помпы. Помпа затрещала, из дыры в борту (выше ватерлинии) стала хлестать рывками толстая струя.
Помпа трещала долго, струя становилась тоньше, но не кончалась.
— Да... много поднабрали! — вздохнул Никита.
Мы плыли еще довольно долго, потом берега стали расходиться, стали уходить далеко в сторону пустынные бухты.
— Все! Давай сюда! — сказал Никита. — Ивинский разлив.
На карте, когда мы разглядывали его дома, он казался нам почему-то другим — гораздо более уютным.
Стоя на корме, я переложил наш маленький полированный штурвальчик направо. Мы вглядывались в горловину бухты и вдруг увидели черные палки, торчащие из воды.
— Затопленный лес! — сказал Никита. — Давай назад!
— Посмотрим дальше, — отворачивая, сказал я.
Но дальше было еще страшнее. Черный лес уже стоял с обеих сторон. Это было какое-то инопланетное море!