Я объявил, что в таком случае нам следовало бы непременно пойти войной на волшебников, но Том Сойер возразил, что такое предложение свидетельствует только о моей крайней молодости и неопытности.
— Прими во внимание, что волшебник может в любую минуту вызвать целую сотню подчиненных ему духов, которые искрошат тебя в мелкие кусочки, прежде чем ты успеешь выговорить такое, например, слово, как «Джек Робинзон». Они вышиною с большое дерево, а толщиною приблизительно с нашу церковь.
— А кто же мешает нам призвать к себе на помощь таких же духов? Разве мы не сможем задать тогда трепку волшебникам?
— Да как же ты их вызовешь, этих духов?
— Доподлинно этого не знаю. Но ведь волшебники вызывают же их каким-нибудь способом!
— Ну да, они принимаются тереть суконной тряпочкой старую жестяную лампу или железное кольцо, и тогда духи являются, смотря по надобности, в одиночку или целыми сотнями и тысячами. Гром гремит, молния сверкает, и все кругом наполняется дымом. Всякое отданное приказание они исполняют сейчас же и беспрекословно. Для них ничего не стоит вырвать с корнями из земли большую сосну и отколошматить ею по голове инспектора воскресной школы или любого другого, столь же влиятельного, человека.
— Что же заставляет их бесчинствовать таким об разом?
— Да вот именно это самое трение лампы или коль ца. Они должны повиноваться тому, кто занимается этим делом, и выполнять все, что он прикажет. Если он велит им выстроить дворец в сорок миль по фасаду из бриллиантов чистейшей воды, наполнить его леденца ми, или тянучками, или чем-нибудь иным в этом роде и принести туда дочь китайского императора, чтобы повелитель их мог на ней жениться, — они обязаны вы полнить его приказание, и притом не позже восхода солнца на следующий же день. Затем, если ты раздобудешь себе такую лампу или кольцо, то можешь приказать духам перевозить тебя вместе с дворцом куда тебе вздумается, из одного конца света в другой.
— Должно быть, эти духи совсем безмозглые дураки, — возразил я своему атаману. — Ведь им было бы гораздо выгоднее оставить такой дворец себе, вместо того чтобы таскаться с ним по свету, исполняя чужие капризы. Если бы я был одним из духов, меня на верное не удалось бы оторвать от собственных моих дел и вызвать к какому-нибудь болвану, который потирает сукном старую жестяную лампу.
— Ты все вздор мелешь, любезнейший Финн. Если бы ты был духом, то должен был бы явиться волей или неволей, как только тебя вызвали трением твоего талисмана.
— Да ведь я был бы тогда ростом с самое большое дерево, а толщиною примерно с церковь. Ну, что же! Если бы мне непременно пришлось явиться, я задал бы вызвавшему меня человеку такую трепку, что он невзвидел бы света Божьего, и отобрал бы у него свой талисман.
— Знаешь что, Гек Финн, с тобою не стоит говорить о подобных вещах. Ты в них понимаешь ровно столько же, сколько свинья в апельсинах!
Дня два или три я размышлял обо всем этом и затем решил произвести опыт. Раздобыв старую жестяную лампу и железное кольцо, я ушел в лес и принялся тереть их поочередно шерстяной тряпочкой до тех пор, пока пот начал литься с меня градом. Я хотел построить себе дворец и продать его, но эти расчеты оказались ошибочными, так как духи не по желали ко мне явиться. Тогда я решил, что все рас сказы про них были чистейшей ложью милейшего моего Тома Сойера. Впрочем, быть может, он и сам верил в своих арабов и слонов, но на меня лично они производили совершенно явное впечатление питомцев младшего класса воскресной школы.
Глава IV
Медленно, но благонадежно. — Гек и судья. — Суеверие.
С тех пор прошло три или четыре месяца, насту пила настоящая зима. Все это время я почти ежедневно ходил в школу, выучился порядочно читать и малую толику писать. Мне была известна даже таблица умножения от «единожды один — один» до «шестью семь — тридцать пять». Дальнейшего я ни за что не мог вызубрить, даже если бы мне было суждено жить столько же лет, сколько Мафусаилу, и все время не сходить со школьной скамьи. Я в математике не силен и никаких дел с нею иметь не желаю.
Сперва школа была для меня ненавистной, но мало-помалу я к ней привык, и оказалось, что я могу ее выносить. Если она слишком уж мне надоедала, я от нее отлынивал. Тогда на другой день мне устраивали порку, которая производила на меня каждый раз очень хорошее впечатление, так как я чувствовал себя после нее гораздо веселее и бодрее. Чем дольше я посещал школу, тем легче становилось для меня туда ходить. Я начал как будто привыкать к жизни у вдовушки, так что меня там уже менее коробило, чем прежде. Правда, мне казалось еще довольно обременительным жить в доме и спать в постели, но до наступления холодов я время от времени уходил украдкой по ночам в лес и спал там до рассвета. Это доставляло мне в некотором роде облегчение. Прежнее житье-бытье нравилось мне все-таки больше, но я начинал немножко любить и нынешнее свое житье. Вдовушка говорила, что я медленно, но благонадежно продвигаюсь вперед и веду себя очень удовлетвори тельно, так что у нее нет никакого основания очень беспокоиться за меня и стыдиться.