Купальня с лепестками роз.
В купальне две балеринки меня мочалили.
Мочалкой терли.
Вымыли меня до скрипа.
Затем дон Перетти подарил мне одежду.
Одежду из своего старого гардероба.
Накормил меня сладостями.
Я спросил:
«Дон Перетти.
Может быть, ты возьмешь меня к себе?»
«Ко мне?
Тебя?
Гершель.
Ты мне нравишься.
Но не настолько».
«Я имел в виду — садовником возьми.
Я буду кустики поливать.
У меня шланг…»
«Садовником? — Дон Перетти причмокнул. — Если бы я не знал тебя…
Гершель.
Если бы не знал тебя, то взял бы садовником.
Но я тебя хорошо изучил.
Поэтому не возьму садовником.
Пойдем к сэру Гордону.
Он что-нибудь придумает.
Для тебя придумает.
Ведь ты отыскал ему полезные вещички».
ЗА ПОМОЩЬ МОЖНО И ХЛЕБОМ УГОСТИТЬ.
Дон Перетти представил меня сэру Гордону.
Сказал, что я помог.
Помог с вещичками.
Добыл визор чудесный.
Карту тайных подпространственных путей.
И антибозонные бомбы.
Я надеялся, что хоть сэр Гордон даст мне денег.
Но у богатых так не принято.
БОГАТЫЕ БЕДНЫМ ДЕНЬГИ НЕ ДАЮТ.
Богатые боятся конкуренции.
Тогда я попросил сэра Гордона.
Попросил взглянуть в чудесный визор.
Сэр Гордон провел меня в темную комнату.
Снял со стены защиту.
За ней на столе стоял визор.
Я этот визор хорошо знал.
Величиной он был с корову.
Сэр Гордон загородил спиной пульт.
Чтобы я не видел.
Не видел, как он код набирает.
Из визора донеслись вопли.
Метались тени.
Вдруг тени стали принимать очертания…
«Звезда сериалов Пелопонесса, — я узнал актрису. — Проклинает своих домработников.
Даже одеться забыла.
Или не посчитала нужным.
Не посчитала нужным одеться перед слугами».
«Это я смотрю, — сэр Гордон запыхтел.
Переключил каналы визора. — Гершель.
Тебе же покажу твое.
Твое унижение». — И он настроил визор.
На другой канал настроил.
И..
Я увидел.
Записи с нашего ретранслятора.
Замечательный визор далеко видит.
Многое умеет.
Я смотрел, как Евгения изменяла мне.
Затем видел, как меня запаковывают в почтовый контейнер.
Потом наблюдал за Михайлович и Хотокама.
Как они воровали.
С помощью моей сумки фокусника воровали.
Судью видел.
Префекта видел.
Как он в бутике в потайное отделение сумки прятал драгоценности.
Насмотрелся.
До слез насмотрелся я.
Особенно жалко было Евгению.
Она на улице искала…
Искала работу.
Я еще рыдал над Михайлович и Хотокама.
Они горбатились на плазмодиевых рудниках.
За несколько дней постарели.
На много лет постарели.
Согнулись.
Поседели.
Лица их покрылись волдырями.
Волдыри лопались.
Из них сочилось.
Сэр Гордон выключил визор.
«Я должен! — Я выпятил грудь. — Должен лететь домой.
Я помогу Михайлович и Хотокама.
Они мерзкие.
Но я с ними работал.
На почте работал.
Мы пили цикорий.
Из одного стакана пили.
И Евгению я освобожу.
Освобожу от рабства улиц».