И находятся в моем доме».
«Фуууу!» — Евгения с презрением на меня взглянула.
«Фииии!» — балеринки качали очаровательными головками.
«Стукач, — Михайлович и Хотокама зашипели. — Мы даже с…ь на одном астероиде не сядем рядом с тобой, Гершель.
Мы улетаем.
Кто с нами?»
«Мы!» — балеринки бросились к Михайловичу и Хотокама.
«Я», — Евгения поспешила к ним.
«А тебя, Евгения, просим остаться», — Михайлович не допустил до себя мою Евгению.
«И не надо было», — Евгения надула губки.
Михайлович и Хотокама улетели.
С моими балеринками улетели.
«Гершель! — Евгения решила ко мне подластиться.
Потому что больше не к кому было. — У тебя ухо на веревочке.
Талисман?»
«Ага».
«Ты меня будешь содержать, Гершель?»
«Очень.
Очень буду.
Очень буду содержать тебя, Евгения.
Я тебя всегда содержал.
Но…
У меня сейчас нет денег.
Балеринки все увезли».
«Так найди деньги, — Евгения превратилась в деловую. — У тебя же дробовик».
«Ах!
Да!
Дробовик!», — опустил голову.
С дробовиком вышел на улицу.
Понял, что не я важен для Евгении.
А мой дробовик.
Моя квартира.
Мои деньги…
Если я их заработаю.
Меня окутала безысходность.
Я узнал ее.
Я потащился по вечерней улице.
Пошел дождь.
Я промок.
Затем — дождь со снегом.
Я замерз.
Даже местами вымерз.
Потом с неба полетели лягушки.
За лягушками — камни.
Меня покрывал вулканический пепел.
Он перемешивался со снегом.
И я уже брел — чучело чучелом.
ЕСЛИ БЕДА, ТО – СРАЗУ ВСЕ БЕДЫ.
Тоска звериная накатила.
Я скрежетал зубами.
Вдруг…
«Окно.
Свет горит. — Я перелез через борт.
То, что я на частной территории нахожусь — меня не остановило.
Мне было все равно.
Меня не остановила охрана. — Возможно, от непогоды охранную систему дома заклинило.
Лягушка попала в компьютер.
Или камень разбил компенсатор.
Или вода залилась в бозонный визор… — Я подошел к окну. — Сидят.
Едят.
В тепле.
В сытости.
В богатстве. — Я жадно смотрел на семейство.
Семейство за ужином. — Стол огромный.
Накрыт белой скатертью.
Хрусталь.
Серебро.
Индейка сочится жиром.
Папаша жирный.
В халате.
Важный папаша.
Банкир.
Не меньше.
Жена — красотка.
Наверняка, модель.
Детишки.
Три мальчика.
Все лощеные.
Ухоженные.
Пороха не нюхали. — Я раскалял себя. — Даже Имперский краб на столе.
Я никогда не пробовал Имперского краба.
Он — дорогущий!
А они на него даже не смотрят.
Привыкли к дорогим деликатесам.
А я так и не попробую Имперского краба. — И тут на меня накатило. — Почему не попробую?
У меня же дробовик.
Ворвусь в дом.
Наемся.
Потом — пусть меня на каторгу ссылают.
На урановые рудники.
Или на плазмодиевые.
Мне уже все равно».
Я завопил.
Прикладом древнего дробовика выбил окно.
Подтянулся.
Чувствовал, как осколки стекла.
Резали меня.
Я был весь в крови.