Кроме Додика и Газецкого, на яхту поднялись две юные девицы, Вероника и Любаша, и Виталий Тимофеевич, который, в своё время, руководил строительным управлением и отличался основными доблестями тех лет: умел пить и держать язык в заднице. Берлянчик терпел его при себе именно в силу этих двух добродетелей. Додик знал, что путь к успеху всегда лежит через спиртное, и с этой целью захватил Виталия Тимофеевича, который обязан был произносить тосты и пить вместо него. Запас своего здоровья Берлянчик положил на достижения минувших лет. Петя Димович должен был нанести визиты в два роддома и после этого встречать пассажиров «Папируса» в Тирасполе.
Однако на яхте их ждал неприятный сюрприз. Капитан, которому было известно, что Берлянчика подобрала «скорая помощь» и доставила в ургентную кардиологию, не сомневался, что Додик пропустит свой четверг, и поэтому принял на борт двух итальянцев с их переводчицей. Теперь он был в полнейшей растерянности, не зная, как поступить. Это неприятно подействовало на Берлянчика, который побелел от лёгкой качки, солнца и искрящихся волн. Положение спас Газецкий, смекнувший, что присутствие итальянцев может избавить его от финансовых обязательств перед Вероникой, так как придаст всей поездке характер весёлой коллективной затеи. Он сказал Любаше, чтобы она помогла Берлянчику спуститься в каюту, а затем достал визитку и протянул её итальянцам.
— Там мои реквизиты на двух языках: на русском и английском, — сказал он переводчице и, обращаясь уже к итальянцам, постучал себя в грудь кулаком. — Бизнес! Одесса!
Итальянцы приняли это известие с любезными улыбками и вежливыми кивками голов.
— Сицилия. Палермо! — представился тот, что был постарше и рассмеялся. — Бах! Бах! Комиссар Катания...
— Кто вы? — не понял Газецкий.
— Он шутит, — вмешалась переводчица и объяснила, что итальянец упомянул о герое известного телесериала, чтобы напомнить о криминальной легенде, прославившей его остров.
Газецкий пожал плечами и задето ухмыльнулся. Если бы ему сказали, что в Сицилийских Сиракузах жил великий Архимед, он отнёсся бы к этому факту с должным уважением. Но Миша родился в верховьях Малой Арнаутской, где даже доктора юридических наук с удовольствием напевают куплеты Шуфутинского: «Ах, поворую — перестану, а когда богатым стану, то тогда начну опять я законы уважать!» Поэтому ему было смешно и нелепо слышать, что где-то стреляют и воруют больше, чем в Одессе. Газецкий тут же приспустил звездно-полосатые шорты и показал огромный синяк, отливавший лиловой эмалью, как орден за боевые заслуги. Эта награда возникла на пояснице Газецкого в результате недоразумения между двумя рэкетными группировками, курирующими его обувный магазин.
— Видите?! — не без гордости сказал он. — Это наша местная работа. Передайте им, что если взять нашу Одессу, то их Палермо — обычный детсад.
— Районные ясли! — поддакнул Виталий Тимофеевич, ехидно хихикнув. — Палермо! Подумаешь… Тоже мне атомоход «Ленин» нашёлся.
— Сеньоры решили покататься на яхте? — вежливо спросил второй итальянец, меняя тему разговора.
— Нет, мы плывём в исполком, — уныло отозвался Берлянчик, выбираясь по узкой стремянке из каюты на палубу. Его бледное лице, искажённое гримасой сердечника, было перепачкано губной помадой, а на голове красовалась пляжная бейсболка с надписью «Оклахома». Следом за ним появилась Любаша в купальном костюме со спущенными бретельками и счастливым покоем в больших коровьих глазах.
Итальянцы обменялись удивлёнными взглядами. Как объяснила переводчица, их несколько смутила та легкомысленная атмосфера, которая сопровождала визит в муниципалитет.
— Скажите им, — возразил Берлянчик, — что им, европейцам, не мешало бы усвоить некоторые особенности нашей официальной жизни. Если вы, например, скажете в исполкоме, что спешите на похороны, вам ответят: «Это ваши проблемы!» Но если вы заявите, что опаздываете на яхту, где вас ждут весёлые девочки, вас немедленно пригласят в кабинет.
Был прекрасный июльский день. Яхта миновала маяк и вышла в море. Берег терял свои привычные глазу подробности, превращаясь в густую зелёную чащобу. Берлянчик лежал на палубе, покрытой тенью косого паруса. Морской ветер то ласковым котёнком касался его постинфарктных мощей, таких хрупких и беззащитных под сияющей полусферой небес, то обдавал их солёными брызгами и пробирал до костей. Глядя в раскалённое небо, он думал о странных превратностях судьбы. Ещё только вчера он лежал в реанимации, глядя на капельницу скучными глазами кандидата в небожители и подводил итог своему земному пути. В целом он не мог пенять на фортуну. Он прожил жизнь «безоблачного дельца». Так говорили о тех, кто уцелел в огненном смерче судебных репрессий. Он вёл опасную жизнь матадора, опьянённого риском и деньгами, которые позволяли ему такие милые шалости, как завтракать с друзьями в ресторане «Красный», обедать в московском «Метрополе», а ночью кутить на Лазурном берегу. Однако, он не мог назвать это счастьем. Оно касалось только той части его существа, что находилась ниже его поясного ремня, в то время, как душа и способности томились своей бесполезностью и люто ненавидели первую. Теперь перед ним открывались иные горизонты. Немая вечность отступила от него. Он снова чувствовал себя гулякой и нахалом, весело кружащим на земном балу.