И матросы пошли к дверям, но приказчик и не думал ворочать покупателей.
Они вышли на улицу, и Чайкин сказал:
– Не по-нашему вовсе… Чудно… Без запроса!
Побывавши в нескольких лавках и убедившись, что везде спрашивали такую же цену (ни центом более или менее), матросы возвратились в первую лавку, где приказчик показался им самым понятливым и обходительным, и после нового тщательного осмотра и примерок вещи были куплены.
Чайкин отдал фунт. Приказчик сперва бросил золотой на прилавок и, когда раздался звон удовлетворительный, показавший, что монета не фальшивая, он положил золотой в кассу и отдал Чайкину несколько серебра вместе со счетом, в котором было, между прочим, обозначено, сколько долларов дали за золотой.
Чайкин смотрел на счет, ничего не понимая. Однако спрятал счет в карман и при помощи Артемьева не без труда рассчитал, верно ли ему разменяли золотой, не надул ли американец. Оказалось, что совершенно верно, и Чайкин удовлетворенно проговорил:
– Видно, здесь торговцы на совесть… Не то что в
Кронштадте.
Когда они вышли из лавки на улицу, Артемьев сказал:
– Теперь куда, братцы?
И, не дожидаясь ответа, прибавил:
– Теперь в самый бы раз по шкалику раздавить да пивом побаловаться. Небось устали мы, шлямшись по городу.
– В сад бы! – промолвил Чайкин.
Но оба его спутника запротестовали.
– В сад потом, а теперь гайда в салун!
Зашли в маленький салун, в ближнем переулке. Небольшая комната, пол которой был усыпан опилками, полна была народу. Две молодые служанки разносили гостям, сидящим за маленькими столиками, рюмки с ромом, стаканы с хересом, кружки пива и другие напитки. На одном из столиков двое мужчин в широкополых шляпах
(сомбреро) играли в кости.
Наши матросы конфузливо озирались среди шума и гама, стоявших в кабачке. Но одна из служанок тотчас же к ним подошла и указала им на свободный столик и, когда матросы уселись, спросила их по-английски, что им принести.
– Ром… вери гут… два стаканчика побольше… вери гут, а ему бир3 кружку… вери гут… Понимаешь, голубушка? – приказывал Артемьев, распоряжаясь своим «вери гут» довольно расточительно.
3 Пива (нем. das Bier).
Но, к его удивлению служанка сказала на понятном для матросов языке:
– Русский будет?
– То-то, русские! – обрадованно воскликнули все трое.
– А вы нешто российская?
– Мой Чехии, тоже славян…
Хотя ни один из матросов и не имел понятия о Чехии и не знал, откуда родом служанка, тем не менее они очень были рады встретить на чужбине человека, понимающего по-русски.
– И как вы сюда попали? – спрашивал Чайкин.
Чешка торопливо отвечала на родном своем языке, и матросы могли понять, что она переселилась с отцом и матерью три года тому назад с родины, которая далеко-далеко.
Матросы не прочь были поговорить со служанкой подольше, но она, махнув головой в сторону стойки, где восседала крупная пожилая дама, сказала, что ей некогда, и скрылась в толпе.
– Тоже и ихняя нелегкая служба! – проговорил Чайкин, поглядывая как шмыгали служанки, подавая посетителям то то, то другое.
– А сюда со всех концов света бегут! – заметил Артемьев.
– По какой такой причине?
– Жизнь вольная. И опять же золото, копай кто хочет…
Только русские не бегут!
– Не бегут?
– Любят свою землю, потому и не бегут. И опять же: надо лопотать по-ихнему.
– А вот тоже эта девушка не знала по-ихнему, а поди научилась…
Служанка в эту минуту поставила на стол перед матросами два стаканчика рома и кружку пива.
– А вы еще, мамзель, два стаканчика и две кружки пива… Вот Чайкин этим не занимается!. Так только куражится! – заметил Артемьев.
Однако Чайкин спросил себе и вторую кружку и попивал пиво, наблюдая публику.
Время между тем шло, а товарищи Чайкина, казалось и не думали собираться.
– А что же, братцы, в сад погулять?
Но спутники Чайкина решительно запротестовали.
Тогда Чайкин отправился один, рассчитывая, что на память скоро найдет сад, мимо которого проходил несколько времени тому назад.
3
И действительно, скоро нашел он городской сад и направился по большой, густой аллее, восхищенный видом высоких густолиственных деревьев и цветочными клумбами. Ему необыкновенно было приятно после неизменного моря да моря увидать эту роскошь зелени и цветов. И
он жадно вдыхал напоенный ароматом воздух.
Из глубины сада вдруг донеслись звуки музыки.