— Краем уха, — сказал я, хотя, честно говоря, ничего не слышал.
— В бумагах отца Павла Флоренского было найдено кое-что очень интересное. Эти записи были им, судя по всему, скопированы с бумаг Нилуса, а тому они перепали от Мотовилова, которому довелось часто беседовать с преподобным Серафимом Саровским. Старец однажды в Дивеево признался ему в том, что… — тут Алексей понизил голос, оглянулся зачем-то на входную дверь: — Россию ждут великие бедствия. И связаны они, насколько мы теперь понимаем, не только с большевистской чумой. Хотя и с ней тоже.
— Хм-м… — пожал я плечами. — Эка невидаль! Спроси у меня, что ждет Россию в будущем, и я отвечу: сплошные несчастья, к гадалке не ходи. Так уж, видно, у нас на роду написано.
— Вы недопонимаете, — мягко укорил меня Алексей. — Когда старец говорил о грядущих скорбях, о том, что архиереи русские так онечестивятся, что нечестием своим превзойдут архиереев греческих эпохи Феодосия Юнейшего, он имел в виду именно наше время. Наши дни.
И при этих словах он вновь посмотрел на дверь, затем — на окно, а после еще и на потолок, будто где-то там притаилось что-то враждебное и таинственное. Невольно и мы с Машей также поглядели на потолок, на окно и на дверь. После короткой паузы Алексей шепотом продолжил:
— Серафиму Саровскому было положено прожить намного более ста лет. Он знал об этом, потому что ему было это открыто Господом. Но знал он также и о том, что произойдет с Россией. И он три дня и три ночи молил Бога, чтобы тот лишил его Царствия Небесного, но нас помиловал. Нас, всю Россию. Но Господь ответил ему: не помилую! Слишком уж мы все тут онечестивились, включая церковных архиереев. И их-то даже в первую очередь. Но преподобный продолжал молить. И тогда Господь решил так. Он возьмет его из жизни до срока, до естественного конца земной жизни, и воскресит в нужное время, как воскресил семь отроков в пещере Охлонской. Именно в нужный день, когда России станет совсем уж невмоготу. Когда преподобный старец станет ходить среди нас и спасать наши грязные сердца и души.
— Вот, значит, к какому соглашению пришли… — пробормотал я, хотя мне было сейчас вовсе не до шуток.
Что-то странное и таинственное разливалось в воздухе, подобное парному молоку или густому туману. Я не мог понять: то ли мне мерещится, то ли за спиной Алексея, который сидел за столом в углу, действительно кто-то стоит? Наверное, я слишком переутомился и не выспался. Да и дьявольская луна постоянно заглядывала через окно в комнату, будто прислушиваясь к нашему разговору. Маша была бледна. Впрочем, у меня не слишком хорошее освещение. А Алексей как-то выжидающе смотрел на меня. Борода его отливала серебром. Молчание наше тянулось довольно долго.
И неожиданно тишину нарушил резкий телефонный звонок среди ночи.
3— На-чи-на-ет-ся! — раздельно произнесла Маша.
— Не снимайте трубку, — добавил Алексей.
— Кой черт? — отозвался я и пошел к телефону.
Второй сбежавшей невесты у меня нет, поэтому я не предполагал, кто еще может меня разбудить в эту ночь? Но было как-то не по себе. Словно меня ожидал зубной врач со своими инструментами. Однако когда я снял трубку, этот зубной врач оказался каким-то малоразговорчивым. И придуроковатым…
— Ну? — нетерпеливо спросил я.
— Че ну? — отозвались на том конце. Хрипло.
— Это я спрашиваю: ну че?
— Ты это… Кончай гнать. Тебе мало, что ли, вломили?
— Когда?
— Че когда? Совсем оборзел, что ли? Не лепи дуру-то.
— Какую?
— Во дает! Еще спрашивает. Баран.
— Кто баран?
— Ну не я же? Фуфель начищу.
Разговор становился все более интересным. Главное — репрезентативным, как нынче и принято. На том конце провода хохотнули.
— Толяна разбуди, — сказал тот же хриплый бас.
— Сщас, — ответил я. — Где я его тебе возьму? Тормози-ка. Ты вообще куда звонишь-то, брателло?
— В морг.
И после небольшой паузы:
— Сторож на месте?
— Я за сторожа. И вообще это квартира.
Опять молчание. И уже другим тоном:
— Понял. Базара нет. Сторожи дальше, братан.
Трубку повесили. А я вернулся на кухню.
— Ошиблись номером.
— А голос… хриплый такой? — тревожно спросила Маша.
— Ну да. Отморозок. И по фене ботает.
— И что говорил? — поинтересовался Алексей.
— Да ерунду всякую. Сторожа хотел из морга.
Они еще более тревожно переглянулись, а я непонимающе посмотрел на них.
— Не все так просто, — сказал Алексей, покачивая головой.
— Кажется, идут по следу, — подтвердила Маша.
— Да что в конце концов происходит? — спросил я, начиная злиться. Какое отношение имеет телефонный приблатненный тип к ним обоим? А уж тем более к нашей ночной сакральной беседе? К Великой Дивеевой Тайне, о которой только что рассуждал Алексей?