Графиня де Кергац также вышла из коляски, подошла к нищему и тоже вскрикнула от удивления.
- Да, это Андреа?..- повторила она.
Однако было невероятно, чтобы баронет сэр Вильямс, щеголеватый виконт Андреа, постепенно падая, дошел до того, что стал просить милостыню по дорогам; невероятно, чтобы он не имел ни обуви, ни одежды и чтобы мог лишиться чувств от голода. Во всяком случае, если это был он, его исхудавшее, бледное лицо, носившее следы страданий, говорило каким он подвергался жестоким испытаниям и лишениям.
Лакеи подняли этого человека, а Арман дал ему понюхать спирту.
Нищий не скоро открыл глаза. Когда же он пришел в чувство, то испустил вздох и проговорил несколько несвязных слов.
- Было жарко…- шептал он,- я был голоден… не знаю, что случилось… но… я упал…
Говоря это, нищий, на которого де Кергац и его жена продолжали смотреть с боязливым любопытством, озирался блуждающим взором. Но вдруг, взглянув на Армана, он задрожал и стал вырываться из рук лакеев, пытаясь бежать. Но его ноги опухли от продолжительной ходьбы и он не мог сделать даже двух шагов.
- Андреа! - воскликнул Арман, сердце которого наполнилось глубоким состраданием.- Андреа, ты ли это?
- Андреа? - повторил нищий безумным голосом.- Что вы говорите мне об Андреа?.. Он умер… Я не знаю его… Меня зовут Жером-нищий.
Он судорожно дрожал, и зубы его стучали; он сделал крайнее усилие, чтобы вырваться и убежать, но силы изменили ему; с ним опять сделался обморок и он опустился на землю как умирающий.
- Это мой брат! - воскликнул граф, который, при виде этого человека, дошедшего до такого постыдного и горестного положения,' забыл все его преступления и помнил только, что одна мать произвела их на свет.
- Это твой брат, Арман! - повторила графиня, также воодушевленная состраданием.
Лишенного чувств нищего перенесли в коляску, которая, понеслась как молния и вскоре въехала в липовую аллею; ведущую к воротам замка.
Нищий очнулся уже в кровати роскошной спальни. Мужчина и женщина с видом беспокойства стояли около него, выслушивая наставления медика.
- Обморок,- говорил доктор,- произошел от недостатка пищи и усиленной ходьбы. Ноги опухли. Он прошел со вчерашнего дня не менее двадцати лье.
- Андреа! - шептал де Кергац, наклоняясь к уху нищего, - Ты здесь у меня… у брата… у себя.
Андреа, ибо это был действительно он, продолжал смотреть на брата дикими и испуганными глазами. Судя по выражению его лица, можно было подумать, что он видит сон и старается разогнать страшное видение.
- Брат…- повторил де Кергац растроганным и ласковым голосом,- брат… ты ли это?
- Нет, нет!.. - бормотал тот.- Я не Андреа, я нищий бесприютный бродяга… человек, которого преследует божеское правосудие, и которого всякий час мучит раскаяние… Я большой преступник, добровольно осудивший себя странствовать без отдыха по свету и таскать за собой тяжесть нечестивых дел.
Господин де Кергац вскрикнул от радости.
- Ах, брат, брат! - шептал, он.- Наконец-то ты раскаялся? Граф подал знак жене, которая вышла, уведя за собой доктора. Тогда Арман, оставшись один у постели виконта Андреа, взял дружески его руку и сказал ему:
- Мы дети одной матери, и если правда, что.твое сердце наполнилось раскаянием…
- Наша мать!.. - прервал Андреа глухим голосом.- Я был ее палачом…
И он прибавил голосом глубокого смирения:
- Брат, когда я немного отдохну, когда опухоль спадет с моих ног, и я буду в состоянии продолжать путь, ты отпустишь меня, не правда ли?.. Кусок хлеба, стакан воды - нищему Жерому больше ничего не нужно.
- Боже мой! - воскликнул де Кергац, благородное сердце которого билось от волнения.- В какую же ты впал ужасную нищету, бедный брат!
- В добровольную нищету,- сказал нищий, смиренно преклонив голову.- Однажды пришло раскаяние, и мне захотелось искупить все мои преступления… Двести тысяч франков, полученные от вас, брат, я не промотал. Они положены в Нью-Йоркский банк. Доход с них вносится в кассу благотворительных заведений. Мне ничего не нужно. Я присудил себя странствовать по свету, просить милостыню, спать в конюшнях и гумнах… 'а иногда и на дороге. Может быть со временем Бог, которого я молю денно и нощно, простит меня.
- Довольно! - сказал Арман.- Во имя Бога, брат, я прощаю тебя и говорю тебе, что искупление достаточно велико.
И господин де Кергац, обняв Андреа, прибавил:
- Мой возлюбленный брат, хочешь ли ты жить со мной под одной кровлей, не как бродяга или преступник, но как друг, как равный мне, как сын моей матери - раскаявшийся сын, которому открыты наши объятия. Останься, брат, между мной, моей женой и моим сыном, ты будешь счастлив, потому что ты прощен!