II.
По прошествии почти двух месяцев после рассказанной нами сцены мы видим в Париже, по улице св. Екатерины, графа Армана де Кергац и его молодую супругу, разговаривающими наедине в рабочем кабинете.
Это было в первых числах января, часов в десять утра. Иней, покрывавший деревья в саду, блестел от бледных лучей зимнего солнца. Было холодно и поэтому большой огонь пылал в камине.
Граф, одетый, в халат, сидел в широких креслах и, скрестив ноги, помешивал щипцами в камине, и в то же время он разговаривал с женою. Госпожа де Кергац, в утреннем костюме, стояла возле мужа и внимательно слушала его, устремив на него свой спокойный и грустный взгляд.
- Мое милое дитя, - говорил граф,- я был очень счастлив твоей любовью, но счастье мое увеличилось с тех пор, как раскаяние возвратило нам нашего милого брата.
- О! - отвечала Жанна.- Бог велик и милостив, мой друг; он посетил нечестивую и непокорную душу нашего брата и сделал его святым.
- Бедный Андреа, какая примерная жизнь! Какое раскаяние! Моя милая Жанна, я открою тебе страшную тайну, и ты увидишь, как он изменился.
- Боже мой! Что такое еще? - спросила Жанна с беспокойством.
- Ты знаешь, что Андреа только по наружности ведет такую же жизнь, как и мы. Он сидит с нами в гостиной, а живет на холодном чердаке, под самой крышей дома, под тем предлогом, что ему это предписано доктором. Он питается самой грубой пищей и никогда не пьет вина.
- И не ест до полудня,- перебила Жанна.
- Все это ничего не значит,- сказал граф,- ты еще не все знаешь, моя милая.
- Я знаю еще, что каждое утро на рассвете, он уходит бедно одетый на улицу Коломбиер и там, под именем Андре Тиссо, занимается перепискою в конторе коммерческого дома, от восьми часов утра до десяти часов вечера, за что получает скудное жалованье в тысячу двести франков. Он мог бы брать у нас денег сколько угодно, но предпочитает жить трудом.
- И поэтому, - сказал граф, - он принудил меня брать с него за содержание по восьмидесяти франков в месяц.
- Такое раскаяние, такое самоунижение, такая примерная жизнь,- говорила с восхищением Жанна,- должны быть угодны Богу, и, без сомнения, Он давно простил его.
- О! Это все еще ничего, мой друг,- продолжал граф,- если бы ты знала!..
- Говори,- сказала взволнованная Жанна,- говори, Арман, я хочу все знать.
- Так знай же: Андреа носит вериги. Вскоре все тело его превратится в сплошную рану.
Госпожа де Кергац вскрикнула.
- Это ужасно! - сказала она.- Ужасно… ужасно! Но как ты это…
- Ты хочешь сказать, как я узнал?
- Да,- сказала графиня, кивнув, головою.
- Сегодня ночью я очень долго не спал, работая с Фернаном Рошэ и Леоном Ролланом. Они ушли уже в два часа утра. За обедом Андреа был очень бледен и признался мне, что он болен. Итак, беспокоясь о нем весь вечер, я вздумал ночью навестить его и спросить о здоровье. Ведь ты знаешь, мой друг, что Андреа не позволяет прислуге входить в его комнату; он сам убирает ее и делает себе постель. Но его постель не надо и делать: несчастный спит на голом, холодном полу, в одной рубашке и без одеяла.
- Боже мой! - воскликнула графиня.- И это в январе месяце!
- Он так убьет себя!..- сказал граф, глубоко вздыхая.- Я осторожно подошел к его двери и, увидев у него свет, слегка постучал, но не получил ответа. Дверь не была заперта, и я вошел. О, тут мне представилось ужасное зрелище! Андреа лежал на полу почти голый; подле него горела свеча и лежала развернутая книга св. Августина. Несчастный заснул измученный, читая ее. Тогда я заметил, что его бока окровавлены и что на нем надеты вериги. Я должен бы был подозревать это, потому что, когда он делал какое-нибудь слишком быстрое движение, его лицо покрывалось бледностью и на нем проявлялись следы страдания.
- Арман,- сказала графиня, тронутая до слез,- надо уговорить брата отказаться от этих истязаний. Ты должен поговорить с его духовником.
Граф покачал головою.
- Андреа непреклонен в отношении себя, и я боюсь, что он сгубит себя этим добровольным покаянием. Он страшно худ и чрезвычайно бледен. Он позволяет себе спать только тогда, когда усталость превозмогает его. Этот ежедневный, двенадцати-расовый труд все более и более вредит его здоровью. Ему нужен свежий воздух и деятельная жизнь. Я желал бы уговорить его сделать какое-нибудь путешествие. Но боюсь, что он откажется и может быть уйдет от нас.
- О, этого не будет! - горячо воскликнула Жанна.- Он будет жить с нами. Послушай, Арман, хочешь ли ты, чтобы я поговорила с ним, я постараюсь убедить его, что провидение вполне удовлетворено, и что покаяние превзошло вину? О, ты увидишь, мой милый Арман, как я буду красноречива и убедительна! Я должна его убедить.