Лейла вскрикнула, когда я нашел руками налившиеся лепестки цветка страсти и, наклонившись, начал ласкать их языком. Жена обхватила меня за плечи, а я продолжал сладостное странствие языком по сладким и влажным складкам. Ей оставалось всего несколько мгновений до пика страсти, когда я резко поднялся.
– Не-е-е-е-ет! – воскликнула она.
Я нежно опустил ее на ложе.
– Перевернись на живот, любимая, – только и смог сказать я хрипло.
Лейла вытянулась на животе, глядя, как я возбужден. Она протянула руку к вздыбившемуся жезлу моей страсти.
– Не надо, – сказал я, намеренно избегая ее прикосновения. – Лежи не двигаясь и дай мне любить тебя.
Лейла слегка повернулась, когда я наклонился над ней. Ее тело было таким же горячим, как и мое дыхание. Она вздрогнула от возбуждения, когда мои губы коснулись шеи, целуя и посасывая кожу. Я медленно двигался вниз вдоль линии позвоночника, затем приостановился, чтобы уделить больше внимания прекрасным бедрам. Чаша ее терпения была готова переполниться. Я видел, что жене хотелось закричать, чтобы я поторопился.
– Сейчас, любимая, сейчас.
Я спустился пониже и подложил подушку ей под живот. Лейла чувствовала себя такой открытой, такой уязвимой, но не понимала, что же я собираюсь делать. Она вздрогнула, когда я коснулся ее губами, затем дернулась и застонала, приподнявшись, чтобы мне было легче.
– Я прошу тебя… – Она хотела большего.
Она почти потеряла голову от страсти, когда я наконец вошел в нее. Лейла двигалась мне навстречу и бессловесно умоляла не останавливаться.
– Знаю, – шепотом ответил я. – И чувствую то же.
Лейла стонала, а я двигался в ней все быстрее и быстрее, и она чувствовала, что буквально через миг страсть захлестнет ее с головой. Склонившись, я откинул ее волосы в сторону и покрыл поцелуями шею, а затем накрыл обе перси ладонями и стал поглаживать их. Я чувствовал, что мои ладони горячи как огонь, но желание мое было еще горячее.
Лейле казалось, что ее душа готова покинуть тело. В ней нарастала сладкая боль такой силы, которой она еще не ощущала. Ее страсть была сильнее рассудка, а удовольствие превышало все пределы. И на пике страсти она содрогнулась.
Через несколько мгновений я присоединился к ней. Закричав, я сделал еще несколько движений, а затем теплая волна семени излилась в ее лоно. Мы лежали в тишине, задыхаясь. Затем Лейла перевернулась на бок и посмотрела на меня, прекрасная как цветок лотоса и сияющая счастьем.
– Знай же, Синдбад, что вскоре нашу семью ждет великое счастье. Ибо ты станешь отцом нашего первенца…
Эти слова, такие простые и безыскусные, прозвучали для меня настоящим откровением. Теперь я знал, что наш союз с Лейлой, начавшийся так необыкновенно, благословил Аллах, дав нам ребенка и надежду.
Я поцеловал землю у ног своей жены – прекраснейшей из женщин, и поспешил отправиться на базар. Там, в лавках торговцев драгоценными камнями, мечтал я найти подарок для любимой.
По дороге меня нагнал скороход.
– О достойнейший, не ты ли путешественник Синдбад-Мореход?
– Да, это я.
Я удивился. Не своей славе, что бежала быстрее меня, а тому, что даже на улице любой мог безошибочно сказать, кто я.
– Повелитель нашего города, великий Гарун-аль-Рашид, да продлит Аллах его годы на тысячу лет, призывает тебя пред свои светлы очи.
Я поклонился скороходу и поспешил за ним. Я не мог предвидеть, что значит такое приказание, но и ослушаться его не мог.
Не обычным путем повел меня скороход, и через странные, никому не известные ворота ввел во дворец. Мы шли темными коридорами, и только молчаливые стражи, не шевелясь, провожали нас взглядами. Наконец у занавешенного богатой красной тканью входа мы остановились. Скороход зашептал:
– Дальше ты пойдешь один. Ничему не удивляйся и не торопись думать, что тебя заманили в ловушку. Наш повелитель вот уже несколько дней пребывает в печали великой. И потому только избранные в этот час могут беседовать с ним.
Я сделал несколько робких шагов, и полог за моей спиной опустился. В полутьме я разглядел лишь горы подушек и силуэт повелителя, что лежал, печально глядя в высокое окно. Мои шаги, казалось, его нисколько не удивили. Вернее, он не обратил на них ни малейшего внимания.
– Присядь здесь, Синдбад, и помолчи минуту. Скоро ты все поймешь.
Этот голос принадлежал невысокому, на вид щуплому человечку. Только последний бродяга в нашем городе не знал, что это могущественный визирь Абу Алам Монте-Исума. Его внешность могла обмануть только пришельцев. Визирь знал в Багдаде все обо всех, мог одним движением брови послать на смерть, но никогда этого не делал, ибо был мудр и давно поставил свою мудрость на службу повелителю Багдада. Что же понадобилось халифу от меня, ничтожнейшего?