— Так, может, это и хорошо: оригинально? — решил я его успокоить. — Все с премиями, а ты без нее! А?
— Очень оригинально! — обиделся Неваляйкин. — Тебе только шуточки шутить… С такой оригинальностью не то что собрания сочинений своего не увидишь при жизни, а и обыкновенного томика избранных. «Оригинально»!
— Но в чем же дело? Ведь, наверное, есть же какая-то система в этом деле, какие-то критерии?..
— Есть система, и критерии тоже есть. Только их научились очень ловко обходить. Одних деятелей я разгадал — эти начинают вихлять. Знаешь — и нашим, и вашим. Один вот так вихлял-вихлял — ему премию. А он еще больше завихлял, в одну неприятную историю вляпался, тогда ему — большую премию. Так и дошел до самой высокой. Не знаю вот только, успокоился он или нет. А другой молодой еще, но ушлый. Написал повесть — хорошая, написал роман — хуже, второй — еще хуже. Запсиховал, интервьюшки стал давать с душком, западные корреспонденты к нему начали принюхиваться. Дали премию — успокоился. Вот я и не пойму: в этих случаях премия — то ли награда за вихляние, то ли успокоительные пилюли? И мне завихлять, что ли? Но это крайняя мера, и я на это не пойду! Разве я сволочь какая, чтобы из-за премии родное продавать?
— И на том спасибо.
— «Спасибо»! Опять смеешься? А что́ мне за это «спасибо», думаешь, однотомник издадут? Нет, этого я так не оставлю! Пойду выше! До самого Никона Никоновича дойду — он меня поймет!
Схватил газету, побежал…
Ах, бедный ты мой, неугомонный Неваляйкин! Употребить бы тебе всю эту энергию, все эти хлопоты, все эти нервы да на полезное дело!..
Да нет, видать, не скоро он теперь успокоится, — занесло, завихрило человека… А жаль…
ЮБИЛЕЙ
Эразм Неваляйкин прислал мне приглашение на товарищеский ужин по случаю своего пятидесятилетия. Приглашение было отпечатано на плотной белой бумаге с портретом юбиляра на лицевой стороне. Портрет, как и водится в таких случаях, был двадцатилетней давности — тот самый, где он подпирает кулаком склоненную набок голову. Уж больно, видать, нравится ему этот портрет — настоящий писательский вид, задумчивый и усталый. Мыслитель.
Не доверяя почте, Эразм позвонил и справился — получил ли я его депешу. На прощанье сказал:
— Приходи, старик, обязательно приходи. С видными людьми познакомлю. Ты еще зауважаешь Неваляйкина! — хохотнул он. — До встречи!
Я обещал, но вовремя прийти на торжество, к сожалению, не смог. Хотел было уже совсем не идти, но все-таки решил: лучше поздно, чем никогда, и пошел. Однако чем выше поднимался по ресторанной лестнице, тем сильнее одолевала неловкость, а ноги мои тяжелели и путались, будто подцепили на них пудовые гири. «Вот сейчас, — думалось мне, — открою двери, и масса незнакомых людей, именитых и знаменитых, подгулявших уже, вдруг прекратит общий гомон и обратит свои взоры на меня — кто ты, мол, откуда и зачем сюда так поздно?..»
Потоптавшись у дверей и набравшись решимости, я наконец потянул за массивную ручку. Дверь бесшумно открылась, и я вошел в зал. Вошел и оторопел от неожиданного безлюдья и тишины, царившей здесь. «Не туда попал? Нет, зал тот же, прежде чем войти, проверил… В чем же дело?..»
Постоял, осмотрелся. Зал большой, просторный, как для игры в волейбол. Столы, расставленные огромной буквой «П», празднично сервированы: ветчина, рыба разная, икра, коньяки, водка — «Пшеничная», «Сибирская» и цветы, цветы…
Вдали, в самом центре верхней «перекладины» этой буквы «П» маячили две человеческие фигурки — они были так далеко, что казалось, будто смотрю я на них через перевернутый бинокль. По могучей шевелюре я узнал юбиляра и, семеня по скользкому паркету, направился к нему. Рядом с Эразмом сидела бледная, как мумия, его жена Милочка. Поздравив супругов с торжеством и вручив юбиляру подарок, я пошел обратно вдоль столов — стал искать свое место. Дело в том, что перед каждым креслом на пустых тарелках здесь стояли переломленные картонки с надписями: «Министр такой-то», «Министр такой-то», «Председатель Госкомитета такой-то», «Председатель Госкомитета такой-то», «Секретарь СП такой-то», «Секретарь СП такой-то», «Секретарь СП такой-то» — секретарей СП было особенно много. Потом пошли директора и главные редактора издательств, вперемежку с ними значились главные редактора журналов, затем замелькали фамилии деятелей кино и Литфонда… Боже мой, кого тут только нет! Под конец пошли просто фамилии, среди них я нашел и свою.