«Что за имя? — подумал Неваляйкин. — Собачье какое-то…»
Словно прочитав мысль гостя, Ираида пояснила:
— Я ее в память об Анапе так назвала… Анапочка, иди же!..
Эразм вытащил из кармана «Веревочку», вытянул губы трубочкой, наподобие куриной гузки — приготовился сюсюкать с маленькой Анапкой, как вдруг в дверях во всю ее высоту и ширину появилась девица с гладко зачесанными волосами и с большой, выпирающей из глубокого выреза грудью. Подсиненные глаза с накладными ресницами глядели на Неваляйкина с надеждой и печалью.
Увидев «дочурку», Эразм остолбенел. Он чуть не потерял сознание: в голове помутилось, во рту высохло, но не оттого, что перед ним явилось чудо красоты, а от мысли, на какую высоту он может взобраться, если сумеет охмурить эту нескладеху.
— Что с вами, Эразм Иванович? — всполошилась Ираида Юрьевна.
— Чудо!.. — прошептал Неваляйкин и, делая вид, что приходит в себя, отмахнулся рукой, будто отогнал какое-то наваждение перед глазами, улыбнулся: — А я… я думал, что у вас дочурка вот такая и припас ей вот «Веревочку»… — Про себя подумал: «Такой веревочкой эту дылду, пожалуй, не обратаешь, тут нужен канат!»
Ираида Юрьевна театрально расхохоталась, а Анапка подошла и сама взяла из рук Неваляйкина «Веревочку».
— Произошла ошибка… Но не роковая, — она бросила на гостя игривый взгляд. — Однако это даже интересно: «Веревочка»… Символично…
«Неужели?!» И Эразм снова чуть не потерял сознание.
На другой день снова стояло знойное бабье лето.
Сказать, что Неваляйкин ехал за город на электричке, это значит ничего не сказать. Он летел туда на крыльях любви!..
Обе дамы ждали Эразма как желанного гостя, специально для него была разработана целая программа времяпрепровождения.
Сначала Анапочка побренчала на рояле, потом по предложению мамы принялась читать свои стихи. Но прежде она пожеманничала немного — бросила книжечку на стол: «Они мне уже давно не нравятся…» Неваляйкин схватил книжку, погладил ее нежно:
— Так вы еще и поэтесса!
— Да, а вы не знали?
— Под псевдонимом выступаете?
— Нет, это моя настоящая фамилия. Папулька у меня третий отец.
— Ах, вот оно что! — и он стал листать книжку, читать про себя, восхищаться вслух.
— Да, да! — поддержала его Ираида. — Анапочка очень гениальна! Она уже три премии получила: одну еще в пятом классе за стишок в журнале «Тепа-растрепа», вторую — за первую книгу, третью — за вторую.
— У вас уже две книги!
— Вторая пока в верстке.
— А премия уже есть?
— Да!
— Не удивлюсь, если окажется, что и вы, Ираида Юрьевна, обладаете каким-нибудь талантом? — обратился Неваляйкин к хозяйке.
— Каким-нибудь! — усмехалась Анапка снисходительно. — Наша мамуля известная детская писательница — Ираида Хрюкина!
— Ах вот оно что! Ираида Хрюкина — это вы и есть? Как же!.. Как же!..
Ираида Юрьевна скромно улыбалась, а Анапка продолжала просвещать невежду:
— Ну, наивняк этот Неваляйкин! Хрюкина — первая девичья мамина фамилия, вот она ею и подписывается. Мамуля имеет уже несколько специальных премий и штук сорок различных грамот.
— Боже мой! Вы, конечно, простите меня: я до сих пор был далек от детской литературы… Однако — какая талантливая семья!
— Да! Мы такие! — сказала Ираида. — А наш папуля — со счета собьешься, сколько у него премий!
— Я знаю. Ваш папуля медалями увешан, как породистый сенбернар. Как говорят, на нем пробы негде ставить.
— Негде, негде, — быстро согласилась Ираида Юрьевна.
— Наш папулька молодец! — сказала Анапка. — У него семь побочных сыновей, и он всех сделал талантливыми. Кого в театр, кого в кино устроил. Трое ходят в писателях. Двое уже удрали за границу.
— Широкая натура ваш папуля! Это мне очень импонирует!
После столь содержательной культурной программы тетя Поля, недавняя доярка из пригородного колхоза, пригласила всех к чаю. Чая, правда, на столе не было, зато красовался не уступающий ему по цвету самой крепкой заварки армянский марочный коньяк «Наири» двадцатилетней выдержки. На японских тарелочках веерами, будто лепестки цветов, лоснились разные закуски — сыры, колбасы, рыба, копчености. Все это благоухало первозданной свежестью и издавало такой аромат, какой бывал когда-то только в елисеевском гастрономе.
— Эразм, берите хозяйство в свои руки, — сказала многозначительно Ираида Юрьевна, кивнув на бутылку. — Этот коньяк ровесник нашей Анапки, поэтому мы вот уже лет десять пьем только «Наири».