«Судьи» долго смотрели на меня молча, потом Рыжий обернулся к Козлу:
— Ну, и что ты увидел в нем особенного? Зачем притащил?
— А он не верит, что мы существуем.
— Не верит? — Рыжий взглянул на меня.
— Уже верю, — быстро сказал я. — Верю, только отпустите меня.
Рыжий отмахнулся от моих слов:
— Какие они все жалкие: дрожат за свою жизнь, будто она у них вечная. Ну ладно, раз притащил, делать нечего — в фаршлабораторию его на исследование. У нас еще не было такого брюхатого — может, что-то новое и обнаружим.
— Не надо меня на фарш, — взмолился я. — Ничего нового не обнаружите, честное слово: все как у всех. Может, чуть побольше, чем у других, мяса да сала. И только. Отпустите меня, пожалуйста, у меня жена…
— Жена? Это еще что такое?
— Я занимался этим вопросом, — сказал Черный. — Это те, которые продукты домой носят.
— Нет, не совсем так, — перебил я Черного. — Я вот не жена, а тоже хожу и за хлебом, и в стол заказов за пайком.
— Ты — баба, — сказал Черный. — Так, кажется, у вас зовут таких, как ты?
Я обиделся, промолчал, а он продолжал разъяснять Рыжему:
— Которые с большими сумками ходят — это у них жены, а которые с маленькими — так это пока еще не жены, они пока только мечтают стать женами. Жены у них работают в государственных учреждениях, а дома готовят пищу, белье стирают, убирают жилище.
— Да нет же, все это не совсем так, — опять перебил я Черного. — Все, что вы говорите, все это буржуазная пропаганда. Муж и жена — это… Как бы вам объяснить? Ну, например, я — муж, а моя жена — это жена… Муж и жена — это семья, а чужой муж и чужая жена — это не семья. У них дети бывают… У мужа и жены. У тех тоже… могут быть, но то не в счет.
— Дети? Каким образом?! — удивился Рыжий.
— Пока не знаю, — Черный пожал плечами, а Козел заулыбался пошленько, приник к уху Рыжего и стал что-то шептать ему. Слушая его, Рыжий сначала брезгливо морщился, потом удивленно поднял брови, в глазах у него заиграли бесенята, но он тут же взял себя в руки, посерьезнел, зафыркал:
— Фу, какая отсталая цивилизация! У нас уже миллион лет как это дело поставлено на промышленную основу: дети производятся только путем инкубации. Это дает возможность регулировать народонаселение и, главное, никаких семейных дрязг и драм. Человеческая энергия, нервы используются только на благо всего общества, а не на личные свары.
— Это очень хорошо, — согласился я с Рыжим. — Семейные свары действительно отнимают много нервов, энергии и времени. Но… А как же без любви прожить? Любовь — штука хорошая! Отпустите меня, пожалуйста, — опять взмолился я. Вспомнил, что у нас на Земле к писателям доброе отношение, сказал: — Отпустите, у меня роман не закончен…
— С кем роман? — встрепенулся Козел.
— Да не «с кем», а «какой». Я пишу роман, я ведь писатель!
— Писатель? А это еще что такое? — опять удивился Рыжий.
— Профессия такая. Я пишу.
— Что пишешь? О чем?
— О жизни.
— А зачем о ней писать? Кому это интересно? Кто ее не знает? Кто это читать будет?
— Читатель.
— Читатель? Это что, тоже профессия?
— Нет. Читатели работают в самых разных сферах народного хозяйства.
— А когда же они читают?
— В свободное от работы время. Правда, многие ухитряются это делать и в служебное время.
— Им интересно читать о жизни? Они что, не видят ее сами, не ощущают, не знают?
— Ощущают, знают, видят и тем не менее — читают, — погордился я нашими читателями. — И чем толще роман, тем быстрее его раскупают.
— Странно. И много вас таких, пишущих?
— Тысяч восемь по стране наберется.
— Восемь тысяч не занятых в сфере материального производства! — воскликнул Рыжий. — И кроме того, эти восемь тысяч своими творениями отвлекают от производства еще миллионы так называемых читателей! Какое расточительство! — он обернулся к своим коллегам — сначала к одному, потом к другому. Те сокрушенно закивали головами.
— Но мы работаем в сфере духовного, мы создаем духовную пищу человечеству! — возразил я Рыжему. — Обогащаем культуру. Какая же это цивилизация — без культуры?
— Духовное создается только в момент духовного озарения. А такое озарение бывает очень редко, и его, такое озарение, нельзя превратить в профессию. Когда оно приходит — человек все равно выплеснет из себя то, чем вдруг озарилась, вдохновилась его душа, где бы он ни работал, чем бы он ни был занят, — назидательно внушал мне Рыжий. — А так… Ну-ка скажи мне, много ли у вашего брата шедевров?
— Шедевров? Шедевров, конечно, мало, у многих их совсем нет. Но…