– Неправда! – отрезает Варфоломей. (Крестную муку Христа ему не нужно доказывать даже. Он ее чувствует и так всею кожей. Иногда, когда думает о ней, даже ладони начинают зудеть и краснеют посередке, в тех местах, где были у Спасителя раны от гвоздей.) – Скажи, Стефан, ведь это даже не могло быть правдою, да? Если бы он не чувствовал, то это была бы та самая «лжа», порождение дьявола! «Нас ради человек… Страдавша и погребенна…» – сказано в Символе веры! Не будь муки крестной, не было бы и самого Христа!
– И незачем ему было бы являться в мир! – подсказывает Стефан угрюмо.
Оба надолго замолкают, слушая засыпающий лес и следя, как ночная мгла беззвучно и легко выползает из чащоб, окутывая незримой фатою вершины дерев.
– Хочешь, – вновь нарушает молчание Стефан, пожимая плечами, – прими учение латинян, что дьявол – это падший ангел Господень, за гордыню низринутый с небес. И что он тоже служит перед престолом Господа. Слыхал, что объяснял лонись проезжий фрязин? У них, когда отлучают от церкви, дак клятвою передают человека в лапы дьявола? У них все стройно, у латинян. С рук на руки, так сказать…
– Союз Господа с дьяволом я принять не могу, – угрюмо и твердо отвечает Варфоломей.
– А по учению блаженного Августина, – продолжает Стефан с кривою усмешкой, – каждому человеку заранее начертано Богом погибнуть или спастись. Заранее! Еще до рождения на свет! Есть темные души, уготованные гибели, и есть те, кого Господь прежде времен назначил ко спасению. И переменить своей судьбины не можно никому! Он тоже был манихеем в молодости, Августин блаженный! Пелагий возражал Августину, так Пелагия прокляли! Никто не хотел в тогдашнем Риме исправлять самого себя по заповедям Христовым! Всех устраивала судьба, заданная от рождения, да еще к ней купленные у папы индульгенции! На этом они и с иудеями сошлись, на предопределении!
Думаешь, почему мы с католиками теперь не в одно?! Из-за Символа веры только? Из-за «филиокве»[25] пресловутого? Как бы не так! Это древний спор, с самых ветхозаветных времен! Спор о предопределении! Спор о заповедях Христовых! О свободе воли и о том, Бог или сам человек должен отвечивать за злые поступки свои! Наша Православная Церковь каждому дает надежду спасения! Но и каждого предупреждает: не споткнись!
Варфоломей молча склоняет голову. Об этом они с братом толковали досыта, и не раз. И не это занимает его теперь. Ему даже не нужно представлять себе ученого фрязина в высоком резном кресле там, на извитом мшистом дереве, окутанном темнотою ночи, изрекающего свои непреложные истины.
– И все-таки ты не ответил мне, откуда зло в мире? – говорит он, помедлив. – Ежели Бог добр, премудр, вездесущ и всесилен!
– Есть и еще одно учение, – отвечает голос Стефана из темноты, – что зла в мире и нету совсем. Попросту мы не понимаем всего, предначертанного Господом, и за зло принимаем необходимое в жизни, ведущее к далекому благу: «Горек корень болезни лечит!» – вот как словно в споре Москвы и Твери о княжении Великом. Может, убийства князей и тут ко благу грядущего объединения Руси?
– «Отыди от меня, сатана!» – строго возражает Варфоломей предательскому темному голосу. – Ты ли это говоришь, Стефан? Такого я и слушать не хочу! Зло есть зло, и всякое зло раньше или позже потребует искупления! Это ведь Иисус сказал! Сам! И в молитве Господней речено есть: «Но избави меня от лукавого!» Выходит, однако, дьявол постоянно разрушает всемогущество Божие? Как это может быть, Стефан? Я должен знать, с чем мне иметь дело в мире и против чего бороться. Мнишь ли ты, Стефан, что, не явись Христос на Землю, люди уже давно погибли бы от козней дьявольских, злобы и ненависти? И почему не погибнет сам дьявол, творец и источник зла, ежели он есть? Как помирить необходимость зла со всемогуществом Божьим?
– А как помирить свободу воли с вмешательством Божиим в дела земные?! – отвечает Стефан вопросом на вопрос. – Думаешь, так уж глуп был Августин со своим предопределением? Не-ет, не глуп! Надо допустить одно из двух: или свободу воли, или… всемогущество Божье!
– Стефан! Ты смеешь противопоставить Творца творению своему?!
– Пойми! Создав пространство вне себя, Бог сам себя и граничил, ибо находится вне, снаружи. Следовательно, он не вездесущ.
– Стефан, но я чую в мире присутствие Божие везде, и всегда, и всюду!
– Чуешь «присутствие в мире» – вот ты сам и ответил себе, Варфоломей! Создав необратимое время, он не может уже содеять бывшего небывшим. Следовательно, он не всемогущ.
– Стефан! Ты искушаешь меня!!
– Создав души, наделенные свободной волей, он не может, не должен мочь предугадывать их поступки! Следовательно, он и не всеведущ!
25
«Филиокве» (