На экране появился собеседник репортерши. Он сильно выделялся на фоне всех, кого Анна привыкла видеть по телевидению. Круглое лицо в морщинах, обрамленное черной бородой с проседью, прикрытые глаза, подернутые дымкой, сложенные в молитвенном жесте руки, длинные белые одежды — все в нем излучало спокойствие.
— Но ведь Антон Белозерский шагнул из окна после того, как поиграл в таинственную игру. Разве такое возможно?
Человек в белых одеждах сделал скорбное лицо.
— Все возможно в царстве тьмы. Заблудшие во мраке души не находят спасения, и выбирают путь самоуничтожения. Мы должны привести наших детей к свету.
— Вы баллотировались в губернаторы Петрозаводска, но проиграли выборы. Зачем религиозному деятелю идти в политику?
— Город тонет во мраке греха. Вы же знаете, что моя благотворительная организация «Дети Рассвета» очищает берега Ладоги от последствий радиации, что мы ездим по местам мировых эпидемий с гуманитарными миссиями. Но при этом нельзя забывать о нашей родине — я обязан помочь этому городу.
— А разве город в опасности?
Старец в белом незряче взглянул на собеседницу.
— Кровавое сияние предвещает события, предсказанные Нострадамусом. Грядет великое время перемен. Люди должны услышать.
— Но вы уже предсказывали конец света в девяносто девятом году, и тогда ничего не случилось. Ваши позиции пошатнулись. Скажите, именно это помешало вам баллотироваться в мэры Петрозаводска?
— Форма может ошибиться. Но суть останется истинной.
— Так кто же вы на самом деле? Учитель? Пророк? Бизнесмен?
— Дерево находят по плодам, а не по названию, — смиренно ответил старец.
Пока Анна отворачивалась, картинка сменилась. После заставки с надписью «Слово Петрозаводска» на экране показали фасад грязного одноэтажного здания где-то на задворках города, и крупно синюю табличку с адресом: «Лыжная, 10».
— Такое уже случалось четыре года назад. Маленькая Люда шагнула из окна после того, как поиграла в новую игру, недавно выпущенную на рынок. Расследование привело к запрету игры, хотя виновные так и не были наказаны. И сейчас этот кошмар возвращается. Почему это повторилось снова? Должны ли мы оградить наших детей от компьютера?
Репортер с озабоченным лицом и красными от недосыпа глазами как будто обвинял с экрана телевизора.
— Таких заведений в городе несколько, и именно здесь проводят досуг наши дети, — репортер указал на здание на фоне. — Это — компьютерный клуб. Всего за десять рублей каждый ребёнок может оплатить себе час интернета или игры. Но во что они играют?
Местная бабулька как из ниоткуда возникла в кадре.
— Эти клубы — рассадник зла! Сатанинские притоны! — причитала бабушка. — Играют там в свои компуктеры, а потом идут людей убивать, прости Господи! — она мелко перекрестилась.
Следующий кадр был уже внутри помещения — бледный мальчик лет тринадцати явно чувствовал смущение перед камерой.
— Ну, в разные игры играем… стратегии, стрелялки…
— А ты как считаешь, это делает детей более жестокими? — спросил репортер.
— Нет… в это же всё играют. Это просто игра.
На экране телевизора замелькали кадры игры — вот герой стреляет из ружья, и его противнику отрывает руку.
В полутьме клуба мелькали сгорбленные спины подростков, сидящих перед мерцающими мониторами в полутемной каморке. В кадре появилось суровое лицо репортера с синяками под глазами.
— А вы знаете, где пропадают ваши дети? — строго спросил он. — И во что они играют?
Раздался звонок городского телефона, и Смолина выключила звук телевизора. Анна долго смотрела на телефон, словно не желая вовлекаться в события вне квартиры, вне ее пусть тесного, но уютного мирка.
Телефон продолжал трезвонить, так бестактно врываясь в ее жизнь. Анна нехотя сняла трубку. Рукав халата задрался, скользнув к локтю, и обнажил сеть белых, давно затянувшихся рубцов шрамов на запястье. Анна спешно переложила трубку в другую руку, прикрыв белые полосы рукавом.
— Анна, добрый день. Это Виктор Георгиевич, — послышался скрипучий мужской голос. — Я просто звоню узнать, как дела.
— А точнее — проверить? — сухо спросила Анна.
— Если хотите — проверить. Эмоциональное состояние ребенка крайне важно.
— У нее все хорошо с эмоциональным состоянием. И со всеми остальными тоже.
— А у вас?
— Что — у меня?
— Как дела у вас?
— Я тоже считаюсь ребенком?
— Нет, но вы за него отвечаете. Органы опеки должны быть уверены, что Лена в надежных руках.