Так не хотелось покидать уютную кабину «оперативки», я бы с удовольствием посидела здесь еще с полчасика, в обществе близких мне по профессии людей, закурила бы у водителя «Шипку», обжигая пальцы и щурясь от табачного дыма, поговорила бы с ними о дорожных делах.
Я выбралась на асфальт подъезда.
Водитель завел мотор, тихо, без шума развернулся, помигал мне на прощание синим глазком, я помахала им вслед, и красные огоньки фонарей исчезли за воротами клиники.
На пороге я увидела Шарапову.
— Бориса в операционную отвезли, — сказала она. — Будут зондировать рану. Сестра сказала — узнаем через полчаса.
— Что ж, подождем.
Мы забрались в нашу машину. Там было неуютно и холодно, а я не хотела шуметь мотором, чтобы включить обогреватель кабины. Шарапова подала мне зажигалку «Ронсон».
— Теперь она ему ни к чему, — сказала она. — А вот ключи от машины и гаража. Только гараж у него уже другой.
— Я знаю, — сказала я.
— Неделю тому назад переехал.
— Я знаю.
— Да, конечно, что же я... конечно, знаете, — она достала из кармана шубки сигареты, предложила мне. Я отказалась, щелкнула «Ронсоном», Шарапова прикурила и отодвинулась от меня. Привалилась к спинке сиденья. За окнами клиники задвигались чьи-то тени, может, это была операционная, где сейчас смотрели Завьялова. Свет из окон падал в кабину, я молча смотрела на голенькую девочку, которую Брагин наклеил на переднее стекло, и думала... о многом я думала. Шарапова кашлянула слегка. Я коротко глянула на нее, крупные слезинки поблескивали в ее глазах, она досадливо смахнула их отворотом перчатки. Где-то хлопнула дверь.
— Всё из-за меня... — тихо и глухо сказала Шарапова. Она помолчала, затянулась глубоко сигаретой и повторила: — Всё из-за меня!
Опять кашлянула или от дыма, или нервная спазма перехватила ей горло. Слезы потекли по щекам, она поискала в карманах шубки платок, я протянула свой, она оттолкнула его и опять вытерла лицо отворотом перчатки.
— В «Капельках» они встретились... на танцах. Я думала, пройдет, как бывало. А однажды застала Зойку у него дома. Вот тут у меня и началось... Говорить с Вадимом бесполезно, я уже знала. У него же все просто...
— Контакт двух эпидерм, — тихо уронила я, но она услышала.
— Да, контакт... говорить он мастер. Поздно я поняла, что для меня это не просто «контакт»... а бросить его... Вроде и сильная, других, где нужно, заставить сумею, а себя пересилить не могла... — Пепел сигареты упал ей на колени, она не заметила.
Я смахнула пепел рукой.
— Сгоришь.
— Та... так и сгорела... Ушла тогда от него, оставила их одних. Как до дома добралась — уже и не помнила...
Огни в клинике засветились ярче, может быть, в операционной зажгли специальную лампу.
— В «Капельки» мы ходили еще, пыталась я Зойку возле себя удержать. Только зря. Встречалась она с ним, ходила к нему... Позвала я как-то ее домой, поговорить хотела. Ну, выпили, конечно. А Зойка что — девчонка слабая, осовела, смеется только. А у меня внутри как кислотой все обожжено. Смотрю на нее: «господи, думаю, удержи мою руку!» И тут, некстати, Генка Брагин и Поль Фоминых приехали — денег у меня перехватить. Вот в голову мне и стукнуло... Говорю, забирайте Зойку, везите к Вадиму, я тоже туда поеду. Денег им дала, ушли они с Зойкой. Спохватилась: думаю, что же я наделала?.. Выскочила даже из подъезда, а они уже уехали.
Она говорила тихо, монотонно, даже как-то бесчувственно. Я понимала, что у нее уже все перегорело, что ей все равно уже, слушаю я ее или нет, что ей теперь просто выговориться нужно, освободиться от едкой накипи, осевшей на душе.
— Подумала, ладно! Будь что будет... А тут Борис на своих «Жигулях» заехал. За мной. Дочка его дома ангиной болеет, хотел мне показать. Он часто ко мне заезжал, двоюродный брат все-таки... ну, да вы, наверное, и это знаете...
Я промолчала. Этого мы еще не знали. Служба Бориса Борисовича до такого факта еще не добралась.
— Видит он — я не в себе. И рассказала ему про Зойку... Оплеуху он мне закатил — со стула я свалилась. «С ума сошла! Поехали к ним!» Так заторопился, даже куртку свою на вешалке забыл... Приехали, а там уже всё... Зойка на диване лежит, пьяная. Борис, конечно, там погром устроил, Генке Брагину нос разбил. Всем попало... «Одевай, говорит, Зойку, к тебе увезем, пусть она в себя придет, как ее такую в общежитие». Едем ко мне, а у меня злость, как белье грязное в котле кипит. Даже жалости к Зойке нет, смотреть на нее расхлюстанную, обшлепанную не могу. К нашей остановке подъехали — она чуть в себя пришла. Борис нас высадил и уехал, к дочке торопился. А Зойка ко мне идти не захотела. Ну и леший с тобой! Поезжай на автобусе. В подъезде я остановилась, смотрю, она в телефонную будку зашла. Значит, милицию решила позвать. А потом вижу, она уже на поребрике стоит и машина идет... Все это я увидела.