При этом Ки окончательно добивала мысль о приманке, за которой он сюда устремился. Избавиться от шрама на лице!.. Совершенно невозможная вещь. То есть такая, в которую поверил бы только законченный болван. Вандиен, конечно, был далеко не болваном. Он был умным человеком, которого вовлекли в опасную глупость, сыграв на глубоко затаенном желании: ВЕРНУТЬ СЕБЕ СВОЕ СОБСТВЕННОЕ ЛИЦО.
Ки попробовала припомнить, как он выглядел до того, как гарпия изуродовала ему лицо. Припоминалось с трудом. Она вызвала в памяти смутную картину того вечера, когда он нежданно-негаданно появился в ее лагере и попытался… увести лошадей. Он был до того изголодавшийся, больной и ослабевший, что она с легкостью справилась с ним и едва не убила. Да, ей тогда показалось, что он был хорош собой, хотя и здорово изможден. Правда, ее к нему совсем не влекло. В то время ей было вовсе не до мужчин: она переживала страшную полосу в своей жизни — гарпии совсем недавно разорвали ее двоих детей и любимого мужа и вот-вот должны были прилететь и за ней. В ее сожженной душе не было места для мужской любви, не было и нежности, которую она могла бы подарить взамен. Как же неохотно она позволила Вандиену сопровождать ее сквозь пустынные предгорья на перевал Две Сестры!.. Но, когда самец-гарпия, наконец, явился по ее душу, не она, а Вандиен попал под чудовищные когти. То есть не то чтобы попал — бросился сам, заслоняя ее, Ки. Шрамы после того боя остались на его теле, не на ее. А она до сих пор толком и не видела, во что ему это обошлось. Понадобился Дреш, бросивший ей в глаза беспощадную правду…
И вот теперь Ки поносила себя последними словами. Бесчувственная. Заскорузлая! Ну да, она казнилась, видя, как он мучился в холодные дни. Она сожалела, что ему приходится носить на себе столь видимый след той схватки в горах. Но и только. Особого значения его шраму она не придавала. Тем более что он отнюдь не влиял на ее чувства к нему и не мешал ей видеть в нем человека. Личность. Вандиена. Шрам, располосовавший лицо, для нее значил не больше, чем грязное пятно на его плаще или заплатка на штанах. Всего лишь незначительная деталь, ничего не прибавлявшая и не убавлявшая от человека.
Почему она ни разу не задумалась, каково жилось с безобразным рубцом ему самому? С этакой зубчатой полосой на лице, всегда либо белей, либо красней остальной кожи?
Ки вспомнила бесчисленных трактирщиков и хозяев постоялых дворов, которые между собой называли Вандиена Шрамолицым — точно так же, как ее они именовали Возчицей. Сколько раз она замечала, как глазели на него дети, — смотрели испуганно и любопытно, не набираясь духу спросить, что за странная такая отметина у него на лице. А сам он? Как и в день их первой встречи, он был по-прежнему остер на язык, но не всегда ли у его шуток была и мрачная сторона?.. Не у кого спросить.
Ки и так не очень-то легко было жить с мыслью, что из-за нее Вандиен заработал рубец на лице. Мысль о том, что незримый шрам перечеркнул всю его жизнь, была попросту невыносима.
…Она отыскала гостиницу, ориентируясь в основном по звукам голосов и свету в окошках, — вывеску, раскачивавшуюся на ветру, разглядеть было почти невозможно. Зато никакой ветер не мог заглушить обрывков песен и обвального хохота. Ки направила тяжеловозов в проулок, где было хоть какое-никакое заветрие. Избавившись от беспрестанного завывания в ушах, она почувствовала себя так, словно проснулась от утомительного сна. Щеки молодой женщины горели, нахлестанные ветром. Отыскав свой фонарь, она кое-как его разожгла.
Ее онемевшие от холода пальцы еле совладали с задубелой кожей и тяжелыми пряжками сбруи, но после некоторых усилий она все же распрягла любимцев. За гостиницей виднелось строение — не то чтобы стойло, скорее просто сарай. Ки повесила фонарь на крючок и стала устраивать коней. Сарай рассчитывали вовсе не на таких гигантов, как ее тяжеловозы. Когда Ки отворила дверь, впуская внутрь своих коней и с ними царившую кругом непогоду, одиноко стоявшая в сарае корова укоризненно посмотрела на нее большими карими глазами. Денников здесь не было, но на чердаке виднелись изрядные запасы сена. Ки стрясла вниз щедрую порцию корма и, оставив серых отъедаться и отдыхать, отправилась в гостиницу.
Когда она ступила через порог, все голоса немедленно стихли. Сперва ей показалось, что всему виной был порыв ветра, который ворвался внутрь вместе с ней. Но люди, сперва уставившиеся на нее во все глаза, отвернулись и возобновили прерванные разговоры.