Первым в город вступил руководитель группы. Его легко было узнать по спутанным волосам, лохмотьям и нехитрым пожиткам, которые он нес с собой. Никто, однако, не должен был с ним заговаривать, кроме случаев крайней необходимости. Идти им пришлось долго. Грубые одеяния были неудобны. Дети начали жаловаться на жару. Жесткая ткань натерла им тело. Взрослые же были охвачены атмосферой всеобщего возбуждения. «Во всяком случае, мы выглядим вполне естественно», — размышлял Симон. Одеяния и сандалии были подлинными — во время предыдущей поездки они были приобретены агентом туристского бюро «Пэн». Кое-кто из группы, по просьбе фирмы, решил отправиться на экскурсию босиком. В процедурной комнате их ноги были подвергнуты специальной обработке — для укрепления стопы. «Несмотря на это, — подумал Симон, — ко времени возвращения они сотрут ноги до крови». Возможно, отделение путешествий во времени туристского бюро «Пэн» рассчитывало на то, что страдания Христа настолько потрясут свидетелей казни, что им стыдно будет думать о собственных пустяковых проблемах. Откуда-то с лаем выскочила собачонка и начала вертеться у их ног. Группа растянулась вдоль пыльной улицы. Навстречу им попался кто-то из местных жителей. Симон взглянул на Мэнди. Она сверкнула в ответ глазами, скрытыми за новенькими контактными линзами коричневого цвета. Она была очень красива и походила на цыганку.
— Ты доволен, что мы здесь? — спросила она шепотом на иврите.
— Еще не знаю, — вполне искренне ответил он.
Они миновали несколько глинобитных жилищ и в конце концов очутились на площади, в центре города.
— Как раз вовремя, — сказал руководитель группы. — Всем рассредоточиться.
Вокруг стояла плотная толпа, но Гарри удалось отыскать свободное местечко с краю. Со ступеней перед входом каменного строения к толпе обращался высокий худощавый человек с волевым лицом. Правда, выглядел он обеспокоенным и казался больным. Он говорил по-латыни.
— О чем он? — шепотом спросил Симон у Гарри, который в юности занимался изучением древних языков.
— Предлагает нам решить, кого из преступников мы хотели бы освободить, — ответил Гарри. — Ты все это знаешь, читал в Библии.
— Конечно, — согласился Симон.
Толпа заволновалась, но все молчали. На разгоряченное лицо Симона уселась муха, и он нетерпеливо согнал ее. «Боже, до чего же жарко!» — подумал Симон.
Римлянин повторил свой вопрос.
Неожиданно, будто только сейчас поняв суть сказанного, Джеймс закричал пронзительным голосом:
— Варавва!
Он чувствовал себя, словно во сне, и вопрос Пилата, подобно тем, которые он слышал на уроке латыни в школе, привел его в легкое замешательство. Звук его голоса эхом разнесся над утрамбованной ногами, раскаленной солнцем площадью. Мальчик немного испугался собственной выходки. Но тут по толпе прокатился ропот, и вскоре все отчаянно закричали:
— Варавва! Варавва!
Услышав эти крики, Симон почувствовал облегчение. Крик Джеймса его испугал — он опасался, что на них обратят внимание. Однако собравшимся было не до них.
— Зачем ты это сделал? — прошептал Симон, воспользовавшись тем, что рев толпы все заглушил.
Напряжение еще не покинуло Джеймса, он явно нервничал.
— Конечно, я виноват. Но мне показалось, что мы должны были кричать. Ведь он спрашивал нас… В общем, не знаю.
— Ладно, — вмешался Гарри. — Все равно это должно было случиться. Просто ты поторопился. Но впредь не делай этого, иначе мы можем попасть в беду.
Джеймс чувствовал себя прескверно, но Симон постарался снять напряжение. Не имело смысла устраивать сцены, а что было, то было. Они простояли на площади около часа. Никто из них толком не понимал, что происходит. Потом Джули сказала, что ей нехорошо. Симон и Мэнди отвели ее за один из домов, крытых соломой. На площади остались Джеймс, Гарри и Сара с остальными детьми.
— Это из-за жары, — сказала Мэнди, стараясь успокоить дочь. — Я тоже неважно себя чувствую. Надо бы устроиться где-нибудь в тени.
Она внимательно оглядела узкую улицу, надеясь найти где-нибудь пристанище, однако ничего подходящего не обнаружила. Потом ей пришла в голову идея, и она направились к одному из домов и заглянула внутрь. Посреди комнаты, на скамьях, расположилась иудейская семья. Все они молитвенно сложили перед собой руки. Старый иудей вопросительно посмотрел на Мэнди. В дверях ощущалась желанная прохлада, но очевидно было, что непрошеная гостья вторгается на запретную территорию.