– Да здравствует мраморный пьедестал.
Ты улыбнулась мне, стоя в изножье кровати в своем алом берете и пальто. Я чувствовал, что тебя что-то беспокоит, и это что-то стремилось вырваться на свет божий. В последнее время тебя тревожила какая-то мысль. Она выросла между нами, как невидимый столб. В последний месяц или около того ты отдалилась от меня, начала замыкаться в себе. Мои попытки выяснить, что происходит, наталкивались на отрицание с твоей стороны – все в порядке, просто у тебя сильный стресс на работе, это тоже пройдет. Но я знал, что это не так. Я знал тебя.
– Пойдем со мной, – сказала ты.
Я повернулся на бок и посмотрел на часы на твоем прикроватном столике. Четверть девятого.
– Слишком рано для меня, – признался я и откинулся на гору подушек. За окном птица, похожая на ястреба, кружила на фоне неба цвета обглоданной кости. – Кроме того, мне нужно немного поработать.
– Уверен? Мы могли бы вместе позавтракать в «Петухе».
Обычно я бы убил за тарелку французских тостов из кафе «Жирный петух» – два ломтика хлеба ручной работы толщиной с Библию, посыпанные сахарной пудрой, с кленовым сиропом, густым и ароматным, как древесная смола. Однако перспектива вести светскую беседу в окружении толпы покупателей, в последнюю минуту вспомнивших о рождественских подарках, отбила у меня всякое желание отведать французских тостов.
– Подлая искусительница, – сказал я. – Но я вынужден отказаться, любовь моя.
– Твой выбор. – Ты подошла к кровати и поцеловала меня в макушку, как мать захворавшего ребенка. – Внизу тебя ждет свежесваренный кофе.
– Ты просто прелесть.
– А я думала, что подлая искусительница.
– Ты многогранная личность. В этом весь твой шарм.
– Что верно, то верно, – сказала ты и вышла из комнаты.
Это был последний раз, когда мы разговаривали, Эллисон. В следующий раз я увидел тебя в окружном морге, твое тело лежало на стальном столе, простая белая простыня натянута до ключиц, а на пулевое отверстие в твоем черепе аккуратно положена учетная карточка. И, конечно, я все еще слышу, как ты повторяешь это снова и снова, словно проклятие или, может быть, молитву: Пойдем со мной. Кто-то может сказать, что наши судьбы высечены на скрижалях с момента нашего рождения, но я в это не верю. Я думаю, мы сами создаем нашу жизнь и выбор всегда остается за нами. Свобода воли означает, что все мы должны жить с последствиями своих действий… вот почему мне мучительно закрывать глаза и слышать эти твои слова, хотя сейчас они всего лишь воспоминание, Пойдем со мной, как будто чем больше я думаю об этом, тем ближе к тому, чтобы разгадать код всего пространства и времени и найти способ ускользнуть за окна, балки и перекрытия, из которых состоит осязаемый мир, и скрыться с тобой в этом загадочном, неспокойном море. Просто уйти. Если бы я пошел с тобой тем утром, все могло бы сложиться иначе.
Что-то заставило меня вскочить с постели вскоре после того, как ты ушла. Словно призрачные руки приподняли меня с матраса, заставляя принять сидячее положение. Я выбрался из постели и стоял в оцепенении, пока остатки этого ощущения не покинули меня. Проведя руками по волосам, я подошел к гардеробной и выключил свет. Ты всегда оставляла свет включенным, Эллисон. Все время, черт возьми.
Протирая заспанные глаза, я подошел к окну, из которого открывался вид на наш скромный уголок в этом мире – тупиковая улица Арлетт-стрит, вереница однообразных таунхаусов цвета опилок, коричневые холмы за ними, ощетинившиеся голыми, похожими на скелеты кронами деревьев. Я видел, как ты вышла из дома и помахала рукой Грегу Холмсу, вышедшему на утреннюю пробежку с повязкой на голове и в серой толстовке с темными пятнами в области подмышек. Ты сказала что-то, что рассмешило его, и потом он, пыхтя, направился к перекрестку в конце нашего квартала. Я наблюдал, как ты садишься в «Субару» (который ты всегда называла «Субэ»), заводишь двигатель и выезжаешь на улицу. Ястреб, мой новый знакомый, все еще описывал круги на фоне серебристых облаков, из-за которых с трудом пробивалось утреннее солнце. Я наблюдал, как моргнули задние фары «Субэ», когда ты переключила передачу. Наблюдал, как ты пристегнула ремень безопасности (ты всегда делала это, когда выезжала на улицу, и никогда на подъездной дорожке, как будто пристегнутый ремень безопасности мешал вести машину задним ходом). Я видел, как ты поправила свой берет, глядя в зеркало заднего вида, прежде чем уехать. Я наблюдал за всеми этими простыми движениями, которые я видел бесчисленное количество раз, даже не подозревая, что все это время великие и ужасные космические часы тикали, тик-так, тик-так, безжалостно приближаясь к тому, чтобы прекратить нашу совместную жизнь в этом мире.