— Когда же ты наконец повзрослеешь, Джин-Луиза! — взорвался Генри и, позабыв последние усовершенствования «Дженерал Моторс», попытался выжать сцепление и нашарить рычаг коробки передач. Не обнаружив ни того, ни другого, яростно крутанул ключ зажигания, ткнул в какие-то кнопки, и большая машина неспешно и плавно двинулась по шоссе.
— Туго соображает, да? — сказала Джин-Луиза. — Для большого города это не очень.
Генри глянул на нее пристально:
— В смысле?
Еще секунда — и они разругаются. Генри настроен серьезно. Надо его взбесить — он тогда замолчит, а она сможет подумать.
— Откуда у тебя этот жуткий галстук? — спросила она.
Итак.
Я его почти люблю. Нет, так не бывает: или ты любишь, или не любишь. В этом мире одну только любовь ни с чем не спутаешь. Разумеется, она бывает разная, но всегда — либо она есть, либо ее нет.
Джин-Луиза была из тех, кто, обнаружив простой путь, непременно выбирает сложный. Простой путь — обвенчаться с Хэнком и сесть ему на шею. Но пройдет несколько лет, подрастут дети — и тут появится человек, за которого надо было выйти. Тогда и начнутся кружение сердца, метания, терзания, долгие переглядывания на ступеньках почтамта — и все будут несчастны. Что останется за вычетом высоких чувств и семейных сцен? Пошлая интрижка, нестерпимо провинциальный адюльтер и собственными руками выстроенный персональный ад, оборудованный новейшей бытовой техникой производства «Вестингауз». Хэнк этого не заслуживает.
Нет. Пока что она не свернет с каменистой стародевьей стези. А сейчас заключим мир на почетных условиях:
— Милый, ну, прости, прости, пожалуйста. Я напрасно это сказала, — сказала она. И ведь не возразишь: и впрямь напрасно.
— Да нормально все, — ответил Генри Клинтон и потрепал ее по коленке. — Просто иногда я убить тебя готов.
— Я вредная, я знаю.
Генри взглянул на нее:
— Ты у нас с чудинкой. И прикидываться не умеешь.
Она перехватила его взгляд:
— Ты про что?
— Ну, обычно женщины, пока своего не заполучат, сияют улыбками и со всем соглашаются. Мысли свои прячут. А ты — другое дело: если вредничаешь, то уж на всю катушку.
— Но ведь лучше, когда мужчина сразу видит, во что ввязывается?
— Да, но так ты мужа себе не найдешь.
Ответ напрашивался сам собой, но Джин-Луиза успела прикусить язык.
— И как же мне себя вести, чтоб всех очаровывать?
Генри почувствовал себя в родной стихии. К своим тридцати он полюбил давать советы — вероятно, потому что был юристом.
— Прежде всего, — начал он бесстрастно, — держи язык за зубами. Не спорь с мужчиной, особенно если знаешь, что побьешь его в споре. Побольше улыбайся. Покажи ему, какой он значительный. Говори, какой он замечательный, и всячески его обхаживай.
Джин-Луиза ослепительно улыбнулась и сказала:
— Хэнк, я согласна с каждым твоим словом. Я давно не встречала мужчину, наделенного такой редкостной проницательностью, да еще чтоб ростом был шесть футов пять дюймов, позволь дать тебе огоньку? Ну как?
— Ужас.
Мир был восстановлен.
2
Аттикус Финч поддернул левый обшлаг, потом осторожно опустил. Без двадцати два. Иногда — вот и сегодня тоже — он носил две пары часов: карманные с цепочкой, о которую прорезывали зубы его дети, и на запястье. Одни — по старой привычке, другие — чтобы узнавать время, когда скрюченные пальцы не лезли в жилетный карман. Покуда возраст и артрит не ужали его до средних размеров, Аттикус был крупный мужчина. Месяц назад ему исполнилось семьдесят два, но Джин-Луизе всегда казалось, что он застрял где-то в категории «за пятьдесят» — и молодым она его не помнила, и стареть он вроде бы не старел.
Перед его креслом стоял металлический нотный пюпитр, а на пюпитре — «Странное дело Элджера Хисса»[4]. Аттикус немного подался вперед, чтоб удобнее было негодовать. Человек посторонний не заметил бы его досады, поскольку Аттикус вообще редко ее обнаруживал, но близкий, увидев вздернутые брови и поджатые в ниточку губы, ожидал бы в скором времени услышать скептическое «гм».
— Гм, — сказал Аттикус.
— Что ты, милый? — откликнулась его сестра.
— Не постигаю, как у этого британца хватает дерзости излагать свое мнение по делу Хисса. С тем же успехом Фенимор Купер мог бы взяться за «Романы Уэверли»[5].
— Почему, милый?
— Потому что автор с детским простодушием верит в неподкупность государственных служащих и полагает, что наш Конгресс — то же самое, что их аристократия. Вообще не понимает, что такое американская политическая жизнь.
4
Элджер Хисс (1904–1996) — американский дипломат, сотрудник Госдепартамента, один из создателей ООН, в 1948 г. обвиненный в шпионаже в пользу СССР. Его дважды судили и в 1950 г. приговорили к 5 годам тюремного заключения по обвинению в даче ложных показаний. Через две недели после оглашения приговора с диатрибой против коммунистов в Госдепе выступил сенатор Джозеф Маккарти, с чего и началась его краткая, но блистательная карьера охотника за коммунистами. Впоследствии были преданы гласности советские, американские и другие документы, более или менее прямо намекавшие на виновность Хисса, однако Хисс до конца жизни отрицал свою причастность к шпионажу Книгу «Странное дело Элджера Хисса» (The Strange Case of Alger Hiss, 1953) написал Уильям Аллен Джоитт (1885–1957), британский юрист и политик-лейборист.
5
Свой первый исторический роман «Уэверли, или Шестьдесят лет назад» (Waverley; or Tis Sixty Years Since, 1814) Вальтер Скотт (1771–1832) опубликовал анонимно; в последующих его произведениях на исторические темы (1815–1831) указывалось, что они написаны автором «Уэверли».