Группа, к которой сразу же после прилета в Грозный присоединилась Василиса, занималась поисками без вести пропавших коллег-журналистов. Кроме Василисы, то есть теперь уже Пашковской Веры, по легенде Вячикова — пресс-атташе некоего скромного правозащитного фонда, а также сотрудницы питерского еженедельника, в котором до перехода в армейскую газету работал разыскиваемый Э. Царевич, — так вот, кроме нее в группе «Поиск-96» было еще пятеро таких же, как она, сумасшедших: трое москвичей, немец из «Дейче велле», по имени Руди Шталлер, и местный шофер Рамзан.
О том, что довелось повидать и пережить Василисе и ее спутникам за те три недели, пока белая «Нива» и старый «Москвич» с выбитым задним стеклом колесили по Чечне, можно было бы написать отдельную остросюжетную книгу. Не исключено, что когда-нибудь, когда боль и ненависть на сердце чуть поулягутся, я, быть может, все же соберусь с духом и сделаю это…
Но сейчас, сейчас, Господи!..
…Сейчас давайте лишь зажмуримся, как это делала героиня наша в самые критические, судьбоносные мгновения! Вот так вот — крепко!.. еще, еще крепче! — чтобы и у нас из глаз выжалась к делу не относящаяся, застилающая взор соленая влага! Изо всех сил зажмуримся и медленно досчитаем про себя до самого рокового, самого магического из всех известных нам чисел — до тринадцати, то бишь до чертовой дюжины. Досчитав же, коротко выдохнем и, ничего уже на свете не боясь, вскинем мокрые еще ресницы и с Божьей помощью продолжим наше повествование…
Утром 26 июня к военной комендатуре города Аргуна подъехал черный джип «гранд-чероки» с заклеенной пластырем пулевой пробоиной на ветровом стекле. Вылезший из машины стройный, невысокого роста юноша в армейском камуфляже направился к дверям учреждения. Под мышкой у него была кожаная, ослепительно сверкавшая золотым замочком папка.
— Рамзан, кто это? — встрепенулась сидевшая на правом переднем кресле «Москвича» Василиса.
— Это Амир, — ответил всё и всех в Чечне знавший водитель, — Красавчик Амир, сын полевого командира Борзоева.
— Большого Беслана?!
Далее события развивались следующим образом. Стекло на левой передней дверце джипа опустилось, мигнул бледный огонек зажигалки, взметнулся сигаретный дымок.
— Я сейчас, я на секундочку, Рамзан, — вытаскивая из бардачка пачку «Мальборо», сказала Василиса. Она вышла из «Москвича» и, перебежав улицу, попросила прикурить у сидевшего за рулем иномарки бородатого, с бритой головой, чеченца. Прикуривала Пашковская, как потом с удивлением вспоминал Рамзан, что-то слишком уж долго. Наконец она распрямилась, со стороны мотора обошла джип и, открыв заднюю дверцу, села в него.
Минут через пять из здания комендатуры вышел Амир Борзоев. Он тоже сел в машину. Еще с минуту ровным счетом ничего не происходило. Затем правая задняя дверца иномарки, приоткрывшись, резко захлопнулась и джип «гранд-чероки» уехал…
Вот так список без вести пропавших в Чечне журналистов увеличился еще на одну фамилию.
…В темноте он опять, опять сбился с дороги, но, когда чуть рассвело, неожиданно быстро вышел на нее и вскоре очутился все на том же заколдованном распутье, у замшелого камня, от которого по Нечистому Полю разбегались на три стороны три, должно быть, чертом самим протоптанных пути. За время его отсутствия на росстани ничего по большому счету не изменилось, разве что камень еще больше издревнел — надпись на нем стала совершенно уже нечитаемой. К тому же кто-то жирно перечеркнул ее мелом, кусочек которого лежал на лысой макушке придорожного валуна. Подумав, путник взял белый огрызочек в руки и зачем-то пририсовал к вертикальной почти полосе острие снизу и оперение сверху.
«Вот так-то лучше, — удовлетворенно подумал он, — теперь ты уже самая настоящая стрела!..»
Путник постоял еще некоторое время в задумчивости и, должно быть решившись, пошел теперь уже по другой, по левой дороге.
Как и следовало ожидать, левая дорога оказалась точь-в-точь такой же незнамо куда ведущей, как и правая. Только вот вместо заката впереди у путника был теперь уже рассвет. И сколько идущий ни шел, там, куда с надеждой глядели глаза его, все светало и светало. Розовело, рдело, золотилось, алело, багрянело, но в итоге… в конечном, прости Господи, итоге так в конце концов и не рассвело, более того — потускнело, поприугасло и стало себе, как и в прошлый раз, мало-помалу смеркаться, с неизбежностью вечерея.