— Есть, есть еще женщины в русских селеньях!.. Га-а!
В тот же вечер Марха позвала Василису в дом. Хозяин в папахе сидел под увешанным старинным оружием ковром.
— Садись, будем пить чай! — исподлобья глядя на вошедшую, сказал полковник Борзоев. Глаза у него желтые, волчьи, взгляд невыносимо пристальный. — Марха сказала, что ты хочешь поговорить со мной, женщина. Говори, я слушаю тебя.
Во дворе лаяла собака. От близкой уже канонады позвякивали стекляшки на хрустальной люстре.
— Эдуард Николаевич — заложник? — присев на краешек стула, спросила Любовь Ивановна.
— Эдуард Царевич — поэт. Русский поэт. Беслан Борзоев — поэт чеченский. Как сказал ваш Есенин: «Поэт поэту есть кунак». Знаешь, что такое кунак, женщина?
— Друг?
— Это больше чем друг, это совсем как брат!
— Значит, ему можно ехать домой?
— Я еще в прошлом году предлагал Надежде Захаровне забрать его.
— Она… она знала?! — вскрикнула Любовь Ивановна. — Боже мой, Бо-оже мой!..
— У Эдуарда поврежден позвоночник. Ему нужно лежать.
Василиса прерывисто вздохнула.
— Его нужно оперировать, срочно. Господи, вы понимаете, что вашему другу плохо, очень плохо!..
Он снова глянул на нее исподлобья.
— Я не держу его. Пусть едет. Я могу отпустить его хоть сегодня, женщина. Но только не с тобой.
Сердце у Василисы сжалось, ресницы затрепетали.
— Не со мной?.. Но почему?
Пол под ногами качнулся, мелко задребезжал хрусталь.
— Есть мнение, что ты шпионка, женщина, — усмехнувшись, сказал чернобородый командир боевиков. — К тому же сегодня ты чуть не убила нашего дорогого украинского друга. Где тебя научили так драться, женщина, в спецшколе ФСБ?..
Это был второй в ее жизни человек, от взгляда которого ей вдруг стало не по себе.
— Скажете тоже… — опустив глаза, растерянно пробормотала Василиса, так и не притронувшаяся к налитому в чашку чаю. И тут вдруг в смятенно гудящей голове ее, не в ушах, нет, а вот именно что где-то в мозгу, в подкорке, отчетливо прозвучало:
«Я тебе еще и не такое сказать могу!.. Вах!.. Приходи сегодня ночью ко мне, русская красавица, только сама, сама приходи, я тебя силой брать не хочу…»
Щеки у Василисы вспыхнули, загремел опрокинувшийся стул.
— Только попробуй! — сжав кулаки, сказала она.
И чеченский поэт Беслан Борзоев радостно рассмеялся:
— Га-а!
…Где-то совсем близко стучал крупнокалиберный. От взрывов ослик испуганно вздрагивал и прядал длинными ушами, а неподвижно лежавший на нарах Царевич часто моргал.
— Дурачок, а ты-то чего боишься, — сглатывая слезы, шептала Василиса, — это же наши, свои… Ну, скажи: сва-и…
— Сы-ва… и-и… — послушно повторял смотревший в потолок капитан Царевич.
Василиса горько улыбалась:
— Эх ты, вот все ругал своих братьев-журналистов за то, что они патриарха Алекси́я называют Але́ксием, а сам?! Ну ладно, ладно, уж и покритиковать нельзя!.. Ты вот что, ты давай-ка закрывай глаза, спи. Знаешь, как во сне время быстро идет? Проснешься, а кругом уже наши, русские… Во-от, молодец, а Марха говорит, что ты и по-русски уже не понимаешь. Все ты у меня понимаешь, все-все-все… Давай-ка я тебе сказку на сон грядущий расскажу… Хочешь?.. Ну, тогда слушай!.. В некотором царстве, в нашем с тобой государстве жил-был Царевич по имени Эдуард. Как-то взял он в руки лук, натянул тетиву до самого плеча и пустил каленую стрелу высоко-высоко в небо…
Разбудили голоса, топот ног во дворике, безутешный, с подвывом, плач Мархи. На часах было начало пятого.
Охнув, Василиса метнулась к окошку, но тут дверь сарая распахнулась и злой, как черт, Ибрагим заорал:
— Эй ты, свыняча кров, сабырайса! Шаман прышол, горы бэжат нада!
Два давно не бритых русских в гимнастерках, один, судя по всему, офицер, другой солдат-срочник, молча переложили капитана Царевича с нар на носилки.
— Осторожней, у него спина! — заволновалась Василиса.
— Успокойтесь, я врач, — сказал тот, что был постарше с виду, невысокий, сутулый, в синих, без шнурков тапочках на резиновой подошве. — Костромин я. Майор медицинской службы Костромин.
— А вы Любовь Ивановна? — застенчиво улыбнулся второй. — В жизни вы еще красивей. Мне Эдуард Николаевич фотку вашу показывал. Я Веня, водитель. Это ж я за рулем был, когда мы с ним на мину наехали…
В горы уходило все село. По дороге Веня и майор с оглядкой рассказали Василисе, что федеральные войска под командованием генерала Шаманова прорвали оборону боевиков. Мало того! Этой ночью лагерь Большого Беслана накрыла ракетами авиация. Последствия были ужасающими: погибло около семидесяти «духов», почти вся боевая техника и прилетевший из-за кордона личный посланник саудовского мультимиллионера Однана Хашоги.