— Кто? — не открывая глаз, прошептал Константин Эрастович.
— Ну этот, с копытами…
Послышался легкий вздох.
— Теперь уже не страшно, теперь мне уже ничего не страшно… Теперь еще посмотрим, кто из нас… на коне!.. Я эту вещицу дольше жизни искал. Я еще не родился, а уж искал ее, понятия не имел, что ищу, а искал, искал… И вот — нашел, держу ее в руке и теперь, теперь уже действительно никогда не умру!
Больше ничего внятного Василиса от господина Бессмертного не услышала. Ахая и блаженно вздыхая, он надел таинственный амулет на шею, а затем, достав из-под рубахи пузатый контрабандистский пояс, положил его на кухонный стол.
— Можешь не считать, там триста тысяч стодолларовыми купюрами. Больше у меня просто нет, за что спасибо можешь сказать дорогому сыну моему Авениру. Это из-за него на меня черные наскочили… Он ведь, кажется, их полевого командира убил…
Бриллианты Костей не взял.
— Ты ведь, Люба, и так продешевила, — усмехнувшись, сказал он Василисе уже на крыльце. — Камень Калиостро — вещь непродажная, и если уж он кому-то попадает вдруг в руки, то это никакая не случайность, потому что…
— Потому что ничего случайного на этом свете не бывает, — закончила за гостя фразу Любовь Ивановна.
Вскоре черный бронированный лимузин укатил, и мы с Капитолиной Прокофьевной, по плану Василисы затаившиеся с берданками на моей веранде, со всех ног кинулись к дому Царевичей. Увидев лежавшую на столе кучу денег, моя бывшая одноклассница, вместо того чтобы возликовать, слезно вдруг заголосила:
— Ой, о-ой, ой горе-то какое, Витек! Да ведь она же, дурында чертова, миллиардершей стала!
— Ну так и что?
— Тьфу ты! Вот уж яблочко от дуба… ой, вот уж и вправду — недалеко-оо!.. О-оой!.. Да ты что, не понимаешь, что ее теперича убьют, зарежут, взорвут в этом самом в ее джопе!..
— Да хватит тебе каркать-то, — сказала Василиса, — давай-ка лучше деньги пересчитаем.
— А вот это верно, это очень даже разумно, — разом успокоилась Капитолина, — деньги — они счет любят… А тебе, Витек, я вот что скажу по-нашему, по-народному: скачет баба и задом и передом, а жизнь идет своим чередом!.. Ты запиши, возьми у Васьки карандашик с бумажкой и запиши, а то ведь, склеротик, забудешь…
Вот я и записал. Сначала, чтоб не забыть, эту ее, с позволения сказать, народную пословицу, а затем, на всякий случай, и всю историю про Василису, про Царевича и про всех прочих, имевших отношение к камню Калиостро и к без вести пропавшему в Чечне военному журналисту.
Роман почти закончен, дорогой читатель… Я напечатал эту фразу и надолго задумался, а потом все-таки решился рассказать еще об одной довольно-таки странной и тоже, увы, не случайной, как выяснилось впоследствии, встрече.
В субботу, 29 марта 1997 года, когда Василиса, сидя на кухне, писала письмо очень-очень помогшему ей с Царевичем в Германии журналисту Руди Шталлеру, тому самому, с которым она почти месяц моталась по воюющей Чечне, так вот, около полудня в субботу — дело было все там же, в Кирпичном, — в дверь деревянного домика осторожно, костяшечками пальцев, постучали.
Человека, который, переминаясь, стоял на крыльце, Василиса никогда прежде не видела. Был он худ, сутул, по-больничному сероват лицом и уже далеко не молод — по меньшей мере лет пятидесяти с гаком.
— Тюхин. Если хотите — Виктор Григорьевич Тюхин-Эмский, — поглаживая седенький очесочек бородки, представился постучавший.
— Ой! А мне про вас Эдик рассказывал. Нет, честное слово! — обрадовалась Василиса. — Это ведь вы авторский договор с чертом подписали?.. Ну вы ведь?
— В каком-то смысле я, — подумав, сознался гость. — А вы та самая Любовь Ивановна, про которую Эдуард Николаевич стихи писал?
— Какие? — насторожилась моя героиня.
— А вот эти: «Лупит дождик по толевой крыше…» Продолжать?
— Нет, уж лучше не надо, я их очень даже хорошо знаю.
— Замечательные стихи!
Василиса пристально посмотрела на Тюхина своими зелеными гипнотическими глазищами:
— Вы так думаете?
Уже за чаем, от которого Виктор Григорьевич, опять же подумав, не отказался, Василиса сообщила ему, что Эдуарда Николаевича дома, к сожалению, нет, что он как раз сегодня, то бишь в субботу, дежурит в газете по номеру, рассказала она гостю, что у него, у Эдуарда, после трех у профессора Баумгартнера операций, все — тьфу, тьфу, тьфу! — теперь в полном порядке, и с головой, и, слава Тебе Господи! — со всем прочим: вот видите, уже и работает, черти бы его драли, по субботам!.. А что поделаешь, денег-то, мамочка, опять нет: все, до пфеннига, там, в этой несусветной суперклинике, оставили, пришлось даже у Руди на дорогу занимать, — у-у, кровососы капиталистические, я их теперь еще сильнее, после поездки этой ненавижу!