Где-то неподалеку с гавканьем носился гонявший кошек по чужим участкам Моджахед, капало с крыши, и все, все, казалось, было уже позади — и эта бесконечная зима, и то, что произошло до нее: другие супружества, разлуки, одиночество, отчаянье, слезы, страх, Зверь, о котором Василиса, собравшись с духом, рассказала Эдику, и Алексей, про которого она ни словом ему не обмолвилась, — все, все это, Господи, было уже позади, в той, унесшейся в прошлое жизни, где ее, Василису, звали и Верой, и Надеждой, и, само собой разумеется, Любовью…
С крыши с грохотом съехал снег.
— Так все-таки можно или нельзя? — спросил Царевич.
— Что?
— Ну вот так вот, как мы…
— Бог ты мой, да конечно же можно, нужно, просто жизненно необходимо! — повернувшись, прошептала ему на ухо Василиса, такая, Господи, красивая и взрослая, что у меня после всего Капитолиной на веранде сказанного то и дело обмирало сердце и уходила из-под ног земля…
