«Буду скучать. Я уже скучаю. Зачем он приехал, да ещё с этой тварью? Завтра к вечеру уже увиделись бы», – загонял себя Аллигатор, недобро поглядывая на змейку.
Ей не нравился его взгляд: злой, колючий, прознающий, не то, что в лифте. Сейчас она не соблазнила бы его ничем. Всё понимала, а потому боялась за свою шкурку. Нервный стресс длился уже неделю. Гоша не хотел ни с кем разговаривать: ни с братом, ни с Анакондой. Он подошёл к «Чайке» в тот момент, когда Васька открыла дверь, собираясь выйти.
– Веди всех наверх, – сказала она, когда Аллигатор поравнялся с ней. Ощущение пустоты росло, будто открылась воронка вечности, забирая то, что нечаянно упало в руки. В её глазах было столько любви и отчаяния, что она старательно отводила взгляд. – И не распускай руки. Это твой брат.
– Вась, прости, – шепнул Гоша, не знавший, как поступить. – Я его не звал.
– Мизинчик. Это он стопроцентно. Иди.
Мысленно выругавшись, он повёл брата к лестнице на второй этаж. Тоня семенила следом. Васька устало закрыла машину и догнала компанию, когда они уже стучали по ступеням. Взгляд упёрся в стройные ноги гостьи, и хозяйка оступилась. На одной из них от лодыжки под самое колено вилась знакомая змейка с надписью «Анаконда». Перед глазами моментально всплыла фотография, и холод быстрее яда гадюки прополз в сердце.
– Я сейчас. Гоша, включи чайник, – не своим голосом произнесла Васька, наконец, поняв, почему разозлился Аллигатор.
Ей стало совсем плохо. Жар, вспыхнувший в сердце, разлился по телу. Скатившись по ступеням, Васька спряталась в хозяйственной комнате, именуемой подсобкой, и стала машинально собирать высохшие после стирки вещи Гоши. В один из карманов джинсов Васька вложила газетную вырезку, сложенную в несколько раз. Руки горели от мерзкой пошлятины.
«Я бы убила её на месте. Баба не захочет, у мужика не вскочит. Так говорил отец. И он прав. Пусть уже уедут все. Наверное, там другие правила, иной мир. Не для меня», – думала она, сидя на скамеечке с кипой сложенных вещей на коленях. Ладони разглаживали залом на футболке.
– Вась, ты где? – донёсся издалека беспокойный голос. Он перемещался, словно эхо. – Вась…
Гоша бегал по гаражу и заглядывал в машины, потом выскочил во двор, оббежал всё вокруг и снова вернулся в гараж. У него начиналась паника, как у заблудившегося в лесу человека. Только что он узнал новости, от которых закипел адреналин в крови. Рассиживаться было некогда.
– Вась, отзовись, – крикнул он.
– Чего орёшь? – донёсся её голос, и Гоша рванул на него.
Он влетел в подсобку и прокатился по кафельному полу, затормозив возле Васьки.
– Я потерял тебя, – с отчаянием на лице прошептал Гоша, опускаясь на корточки. Голова упала на мягкую стопку белья на её коленях, уткнулась лбом, руки обвились вокруг талии. Он вложил в слово «потерял» сразу всё: и поиски, и скорый отъезд, и непонятное будущее. – Вась, мне надо ехать.
– Поезжай. Вещи высохли, – сказала она и погладила его по голове, перебирая чёрные волосы.
– Не хочу. Оставь меня здесь насовсем.
– Гоша Аристархов, катись в Москву. Ты и так уже прописался в моём сердце. Чего тебе ещё надо? – усмехнулась она, бледнея от мысли о коварной искусительнице, осквернившей своим присутствием дом. Грязная девка сидела своей паршивой задницей на чистом стуле, светила сиськами и облизывала пухлые губы.
– Тебя.
– Сначала верни себя. Уезжай, пока я не раскисла окончательно.
– Васька, я – рохлик, типичный представителей рода городских прощелыг, – прошептал он, чувствуя тепло губ на своём затылке, ласковые ладони на шее. Васька отпускала его и держала крепче, чем любые цепи. Он не хотел думать ни о чём другом, только о ней, но впереди его уже ждало спасение карьеры, восстановление репутации журналиста, практически полная реабилитация, если такое вообще возможно. – Я попытаюсь…
– Не обещай. Ничего не обещай, чтобы потом не мучиться. Просто садись в машину и уезжай. Она довезёт тебя, куда угодно. Я уверена. Теперь в ней всё идеально, – вздохнула она. Порой по ночам вместо сна Васька колдовала над «десяткой». – Прощаться не пойду. Не хочу. Я – плохая хозяйка, но лучше посижу здесь. Гош, иди. Зря гараж закрыл…
– Вась, – он поднял голову и утонул в янтарном взгляде. Девственно чистый, безгрешный, тёплый, дающий надежду поцелуй коснулся его губ, и сердце оборвалось, перестало стучать. Его никогда так не целовали. Он и не предполагал, что выражение «пить уста» реально. – Я верну себя…
– Да. Ты сможешь. Иди, открывай ворота. Я потом их закрою, когда вы уедете. Гоша, иди, – Васька вложила ему в руки вещи и заставила подняться с корточек. – Уезжай.