― Это... э-э-э... место, где я живу.
― Ты живешь здесь? ― Дакота обводит глазами пространство. ― Как в «Призраке оперы» на постоянной основе?
Я сдерживаю улыбку.
― С тех пор, как мы открылись.
Она наклоняет голову.
― И здесь живешь только ты?
Я провожу рукой по голове, стараясь не обращать внимания на то, как она поджимает пухлые губки.
― Только я и Кина.
― О, ― шепчет она, отводя взгляд от меня и опуская его к полу.
― Не волнуйся, Кексик. Я буду вести себя тихо. ― Мы останавливаемся возле ее комнаты. ― Это твоя.
Я распахиваю дверь и передо мной предстает зеркальное отражение моей собственной ― деревянная кровать, покрывало из искусственного меха, шерстяной ковер и стены, выкрашенные простой белой краской. В углу комнаты под выступающими деревянными стропилами стоит отдельно стоящая ванна на ножках.
Я, как идиот, стою в дверях и наблюдаю за тем, как она осматривает свою комнату, словно если я переступлю порог, мы оба автоматически окажемся раздетыми.
Она в своей комнате, я в своей, и дальше этого дело не пойдет. Я должен ее защищать. Временный жилец. Опасное искушение.
Она долго смотрит на меня.
― А ты? Где ты будешь?
― Вон там. ― Я хмыкаю и указываю в конец коридора. Десятифутовое расстояние между нашими комнатами доконает меня. Не говоря уже о моем члене.
― Полотенца в ванной. Чувствуй себя как дома. Если тебе что-то понадобится, дай мне знать.
В выражении ее лица сквозит упрямство.
― Нет.
― Дакота, ― рычу я, чувствуя, как раздражение берет надо мной верх.
Оглянувшись через плечо, она бросает на меня один из тех взглядов, в котором поровну смешано раздражение и удивление.
― Ты рычишь на меня, Хотшот?
― Ты помнишь, что я сказал тебе той ночью? ― Мой голос становится тихим, хриплым, полным воспоминаний о прошлом.
Скажи, что ты помнишь.
Хотя, если она вспомнит, у меня будут совсем другие претензии. Я делаю шаг вперед, упираясь предплечьем в дверь над ее головой и глядя в эти великолепные глаза.
― В ночь перед твоим отъездом в Сан-Антонио. Что я сказал?
Она молчит так долго. Целую вечность. И я думаю, как бы мне заполнить эту проклятую тишину.
Поцеловать ее.
Трахнуть ее.
Умолять ее.
Прижаться к ее губам, мягко, жестко, как она захочет, и отнести ее в спальню. Поцеловать ее, потому что я не могу вспомнить, какая она на вкус. Поцеловать ее, потому что это все, что я хотел сделать последние шесть лет.
И все же я беру себя в руки, сжимая кулаки, чтобы не дотронуться до нее.
― Дакота.
Она смотрит на меня с таким непоколебимым, прекрасным выражением на лице.
Она не помнит.
Но потом она открывает рот и шепчет:
― Я всегда буду рядом. Несмотря ни на что.
― Всегда, ― повторяю я.
Нежная уязвимость отражается на ее лице.
― Это было очень давно, Дэвис.
В груди становится тесно.
― Но я не шутил. Все по-прежнему.
Дакота приближается ко мне и протягивает руку, чтобы коснуться моей. По моей коже проносится электрический заряд. Как напоминание о том, что она здесь, снова со мной, где ей и место.
Легко. Так легко продолжить с того, на чем мы остановились. Искра. Она все еще здесь. Живет, бурлит в моих венах при каждом нашем прикосновении.
И вот тогда я, черт возьми, вижу его.
Мой жетон висит у нее на шее.
Спустя столько лет она все еще носит его.
Это знание пронзает мое сердце, как пуля.
Но прежде чем я успеваю сказать хоть слово, она выхватывает у меня из рук свой рюкзак.
― Все будет хорошо, ― говорит она. ― Все будет хорошо. ― Ее черные, затравленные глаза встречаются с моими. ― Спокойной ночи, Дэвис.
Дверь захлопывается, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.
Глава 6
Дэвис
Все будет хорошо.
Чушь собачья. Ничего хорошего в происходящем нет.
Напускная бравада Дакоты не вселяет в меня уверенности. Как бы ей ни хотелось сделать вид, что у нее все под контролем, это не так.
Единственное, что меня сейчас утешает, ― это то, что она в безопасности в лодже, а я рядом, на страже.
Через час после того, как в ее комнате гаснет свет, я направляюсь в «Дерьмовый ящик», ― мой пост, откуда я слежу за безопасностью ранчо. Он же ― еще одно место для меня и моих братьев позаниматься всякой херней.
Ненавижу оставлять Дакоту одну, но мне нужно где-то выпустить пар.
И немного покопаться.
Придя туда, я направляюсь к своему столу и сажусь в кресло. Не отрывая взгляда от монитора компьютера, я набираю в поисковике «Дакота Макгроу» и прокручиваю результаты.
Существует ли идеальный кекс? Да, существует. И я нашла его в Вашингтоне, округ Колумбия, в пекарне «Молоко и мёд», принадлежащей шеф-кондитеру Дакоте Макгроу.
К статье прилагается фотография Дакоты, прислонившейся спиной к стеклянной витрине пекарни. Она одета в поварской халат, ее черные волосы каскадом рассыпаются по плечам. На ее красных губах лукавая улыбка.
Она выглядит гордой. Счастливой.
Она сделала это. У нее получилось.
Я не впервые вижу эту фотографию. Я смотрел на нее дюжину раз за последние два года. Напоминание о том, что она должна была покинуть Воскрешение. Что я поступил правильно, отпустив ее.
При этой мысли у меня ком подкатывает к горлу, но я игнорирую его и сосредотачиваюсь на текущей задаче.
Откинувшись на спинку своего скрипучего металлического стула, я продолжаю прокручивать страницу, пока не нахожу то, что ищу. Мое внимание привлекают многочисленные статьи из «The Washington Post».
Пожар уничтожил популярную пекарню в Вашингтоне, ведется расследование.
Возгорание жира в пекарне «Молоко и мёд» признано несчастным случаем.
В результате пожара в пекарне «Молоко и мёд» никто не пострадал.
Полиция обеспокоена исчезновением кондитера Дакоты Макгроу в связи с пожаром, она не считается подозреваемой.
Я потираю челюсть рукой.
― Черт.
Хорошо, что она вернулась сюда. Воскрешение позволит ей залечь на дно. Она может поговорить с властями и страховой компанией по телефону. Потому что Дакота не полетит обратно в Вашингтон и не окажется в одном штате с ублюдком, который поднял на нее руку.
Если он придет за ней, я должен быть готов.
Люди добиваются того, чего хотят. Особенно когда они жаждут мести. Я не питаю надежд, что этот парень чудесным образом растворится га горизонтом.
Чтобы уберечь ее, я должен держаться рядом.
А значит, никаких сюрпризов. Это значит, что мне нужно все спланировать.
А значит, мне нужна вся ее история. Если я узнаю, кто он, я смогу следить за ним. Потому что я уже знаю, что буду следить за Дакотой.
Но она должна признаться мне, когда будет готова. Если морская пехота и научила меня чему-то, так это тому, что давление никогда не помогает. Оно заставляет замыкаться в себе. Заставляет бежать.
― Предаешься своим мрачным мыслям?
В дверь входит Форд, за ним Чарли и Уайетт.
― Нет, ― вру я, уже мечтая вернуться к своему тихому вечеру, посвященному планированию убийства.
Мой близнец ухмыляется.
― Лжец.
― Подумал, что тебе это может пригодится. ― Уайетт ставит пиво на стол и направляется к доске для дартса.
― Спасибо. — Я резко переключаюсь с мониторов системы безопасности на напряженные лица своих братьев.
― Что происходит?
Чарли опускается в кресло и проводит рукой по подбородку. Он бросает взгляд на Кину, которая свернулась калачиком рядом с обогревателем.
― Остальные собаки заперты?
У меня мурашки по коже от тона его голоса.
― Да. В чем дело?
― Какой-то дикий волк рыщет по ранчо, ― говорит Чарли. ― Вчера поздно вечером Марвин потерял пару цыплят.