Прежде чем я успеваю остановиться, я уже стою над своим столом с возбужденным членом. Удовольствие покалывает мой позвоночник, когда я дрочу, словно гребаный подросток. Я неистово дергаю рукой, пытаясь выкинуть ее из головы. Моих вен. Моего сердца.
Это неправильно. Так чертовски неправильно.
― Черт, черт, Дакота, ― задыхаюсь я, испытывая ненависть к себе, но все же не в силах прекратить свои резкие движения.
Она все еще в моей крови. Она никогда не исчезала. Ни на одну гребаную секунду. Никогда.
Теперь я объявляю красный код своему члену, и все потому, что она живет под моей крышей.
Проклятье, у меня нет ни единого шанса.
Мое тело сотрясается в конвульсиях. Затем, с последним сильным толчком, я кончаю. Моя сперма заливает рабочий стол, мой рев разрывает воздух, а мониторы системы безопасности мигают красным.
Тяжело дыша, я сажусь и склоняю голову.
Вот тебе и гребаный долг.
Глава 7
Дакота
Приняв душ и завернувшись в пушистое белое полотенце, я сажусь на край кровати и проверяю телефон. От сообщения, подтверждающего прием у врача, у меня сводит живот. Отец смог устроить это благодаря своим связям в больнице. Мой маленький городок движется медленно, за исключением тех случаев, когда он движется молниеносно.
Так же, как и этот ребенок. Он появится, нравится мне это или нет.
Я прижимаю руку к животу и так же быстро отдергиваю ее. Горячие слезы жгут мне глаза.
Хотя прошлой ночью я спала крепко ― я и не думала, что сон в большом пустом лодже может быть таким спокойным, ― я проснулась в три часа ночи. Мои внутренние часы показывают время пекарни. Наконец, когда взошло солнце, я использовала свою бессонницу, чтобы составить план и не чувствовать себя такой плывущей по течению.
Я полна решимости вернуть свою жизнь.
Даже если все, чего я хочу, ― это лежать в постели весь день и нежиться.
Я вздыхаю и переодеваюсь в свитер и джинсы. Высушив волосы полотенцем, я замазываю синяк и вздрагиваю, когда дело доходит до пореза на распухшей губе. Я выпрямляюсь, разглядывая свое изможденное отражение в зеркале. Видит ли Дэвис во мне кого-то еще, кроме женщины, попавшей в беду?
Хотя неважно, как он меня воспринимает. У него есть Кина. Несмотря на то, что меня пронзает ревность из-за его бесцеремонного упоминания о ней прошлым вечером, я не имею права ревновать. Прошло шесть лет. Мы ничего друг другу не обещали.
Я вернулась в Воскрешение, потому что Дэвис был синонимом безопасности. Покоя. Не знаю, как мой разум убедил сердце, что он оказался не первым, к кому я побежала. Его руки всегда обнимали меня. Даже если сейчас это похоже на шепот призрака между нами.
Я возвращаюсь на свое место на кровати. Комната похожа на уютный лофт. В углу стоит прочный письменный стол. Ванна на ножках, выложенная блестящей голубой плиткой. Окна в крыше над кроватью пропускают утренний солнечный свет.
Я еще не распаковала вещи. Мой рюкзак стоит на стуле в углу просторной комнаты.
Все в этом возвращении домой кажется таким зыбким. Мой ребенок, мой выбор, моя свобода.
Не искушай судьбу. Пережди. Планируй.
Именно этим я и занималась целую неделю. После того как я узнала, что беременна, я планировала свой побег и ждала. Я была так осторожна. Но Эйден умен.
Я не повторю этой ошибки.
Мне нужен план.
В противном случае я могу сделать что-нибудь безумное, например, убежать.
Я беру телефон и пролистываю новости о моей пекарне.
При виде обугленных руин на глаза наворачиваются горячие слезы.
Следователи не думают, что это поджог, но хотят поговорить со мной. В электронном письме в моем почтовом ящике содержится просьба сообщить свой номер или позвонить. Сердце замирает, и я полсекунды смотрю на экран, прежде чем выключить его.
Нервы ― это граната ужаса в моем нутре.
Как мне это объяснить? Эйден никогда не признается, что он был там той ночью. А затем выследит меня.
― Ты ублюдок, ― говорю я своему телефону.
Часть меня хочет, чтобы Эйден нашел меня. А другая часть ― спрятаться здесь, на ранчо «Беглец». Я храбрая, но напуганная. Сломленная, но цельная.
Я чувствую себя какой-то инь-янь женщиной.
Убирая телефон в карман, я выхожу из комнаты и смотрю строго вперед, пока иду по коридору, не желая столкнуться с Киной на выходе.
Я спускаюсь по лестнице, осматривая великолепный лодж. При дневном свете он еще красивее. Диваны цвета коньяка и ковры в деревенском стиле. Люстры из оленьих рогов и журнальные столики из колес телеги. Все это как нельзя лучше подходит братьям Монтгомери ― рустикальное, мрачное и мужественное.
У меня перехватывает дыхание, когда я останавливаюсь у входа в кухню. Прошлым вечером она заворожила меня, и будь я проклята, если оно не похищает мое сердце в нежном утреннем свете.
Медленно я вхожу внутрь. Кухня убрана, а на блестящем стальном столе стоит пакет с мукой, которого не было вчера вечером.
Невидимая лента, стягивающая мою грудь, затягивается.
Трусиха. Бесполезная.
Голос Эйдена ― словно зияющая черная дыра, затягивающая меня обратно. Он преследует меня, даже после того, как я покинула его головокружительную орбиту.
Стиснув зубы, я сосредотачиваюсь на кулаке. Ногти с силой впиваются в ладонь.
Прерывисто дыша, я делаю шаг вперед.
Всего один шаг.
Мой взгляд возвращается к пакету с мукой. Было бы так просто окунуть пальцы в шелковистую текстуру, насыпать тонким слоем на столешницу и испечь булочки с корицей.
Когда я прижимаю ладонь к прохладному мрамору столешницы, я задыхаюсь. Боль пронзает мою сломанную руку. Она настолько сильна, что кажется, будто все происходит снова. В ушах звенит.
А потом я возвращаюсь на свою кухню.
Снова там. С ним.
Мои слезы на стальной столешнице. Мои крики. Его угрозы.
Он опускает свои липкие пальцы на мой затылок, грубый голос звучит у самого уха.
― Запомни это, Дакота. Я буду трахать твою жизнь до тех пор, пока у тебя ее не останется.
А потом...
Я теряю сознание.
Через неделю я узнала, что беременна.
И я поняла, что должна выбраться.
Дрожа, я зажмуриваю глаза и делаю глубокий вдох. Моя здоровая рука немеет. По телу бегут мурашки, дыхание становится прерывистым. Мне кажется, что я умираю средь бела дня.
― Дыши, ― шиплю я сквозь зубы.
Вдох и выдох. Вдох и выдох.
Я поворачиваюсь и прижимаюсь щекой к прохладной стене кухни. Это ощущение возвращает меня на землю.
Как, черт возьми, я смогу наладить свою жизнь, если я не могу даже переступить порог кухни, не потеряв самообладания?
В ту ночь Эйден сломал мне руку.
Но на самом деле он сломал всю меня.
Я остаюсь в таком положении, пока не возвращается чувствительность в руке и не проходит стеснение в груди. Вытирая глаза, я оглядываю кухню, радуясь, что я все еще одна. Благодарная за то, что Дэвис не воспользовался этой возможностью, чтобы снова прийти мне на помощь. Он не должен видеть меня в таком состоянии. Он и так уже сделал достаточно, заставив меня оставаться на ранчо неопределенный срок.
Если Эйден явится сюда... Дэвис и его семья могут оказаться в опасности.
Эта мысль слишком ужасна, чтобы ее осмыслить, поэтому я трясу головой, прогоняя ее.
Я снимаю с вешалки у входа свою куртку и надеваю варежки, а затем выхожу из лоджа через задние двойные стеклянные двери.
Утренний воздух пронизывающий и бодрящий. Именно то, что мне нужно, чтобы оставаться в настоящем.
Я выхожу на заднее крыльцо, присыпанное легким снежком, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Уайетт Монтгомери мчится через пастбище на золотистом мерине. Он сверкает своей фирменной дерзкой ухмылкой и приподнимает свой Стетсон в мою сторону, прежде чем переключить внимание на ковбоя в поле.