Я знаю, что он делал за границей. Я знаю, кого он убил. Я знаю, кого он потерял. И я не боюсь его.
Он сглатывает, чувство вины омрачает его лицо.
Я тянусь к нему, но Кина опережает меня, проталкиваясь между нами, пока Дэвис не высвобождается из моих объятий, чтобы провести большой рукой по ее шерсти.
― Она меня ненавидит, ― говорю я, пока собака смотрит на меня с выражением я-тебя-убью.
― Она защищает меня, ― говорит Дэвис, избегая моего взгляда. Но он щелкает пальцами и указывает на дверь. Кина, прижав уши, выскальзывает в коридор.
Я сажусь на край его кровати, чтобы осмотреть комнату. Дэвис все так же организован и аккуратен, как и всегда. Ничего лишнего. Стопки пластинок рядом с «Crosley»10. Одежда на завтра разложена на банкетке. Полицейская рация, Глок и СВ-радио11 лежат на его тумбочке. Небольшой бар с виски и скотчем у стены. Три пары кожаных сапог, выстроившихся в ряд возле двери.
Я улыбаюсь и жестом показываю на сапоги.
― Готовишься бежать, Хотшот?
― Иногда так кажется.
― Я еще не распаковала вещи. ― Признание вырывается раньше, чем я успеваю его остановить. Стыд сковывает мой голос. ― На всякий случай...
Вздохнув, Дэвис садится на край кровати рядом со мной и смотрит в окно, из которого открывается вид на ранчо. Мое сердце разрывается. Он выглядит как потерянный маленький мальчик. Уязвимый. Человек, которого наверняка никто никогда не видит. Кроме меня.
― Как часто тебе снятся кошмары?
― Каждую ночь, ― ворчит он, проводя рукой по заросшей щетиной челюсти.
― О Салли?
Дэвис встает и направляется к бару. Я смотрю, как его серые спортивные штаны сползают на бедра, обнажая верхнюю часть мускулистой задницы и талию. Он наливает себе золотистый виски, и я замечаю, что он не ответил на мой вопрос.
Я облизываю губы, пытаясь перестать пялиться на него.
― Знаешь, у меня тоже бывают кошмары.
Может быть, это темнота провоцирует мою исповедь. А может, это безопасность комнаты Дэвиса, успокаивающий рокот его голоса.
― Прямо средь бела дня. Моя рука ― я все еще вижу это. Чувствую. Этот треск кости. ― Я дрожу, мой голос становится призрачным. Настала моя очередь быть уязвимой. ― Я так стараюсь выбраться из этой кухни. Как дверь, в которую я постоянно выхожу, чтобы избежать этого, только она никуда не ведет. Она все время возвращает меня обратно в это воспоминание. В этот кошмар.
Дэвис вздыхает.
― Это посттравматическое стрессовое расстройство.
― Да, ― вздыхаю я потираю озябшие руки. ― Я знаю.
Он молча подходит и оборачивает одеяло вокруг моих плеч.
Все, что нужно, ― это одеяло, его запах, и приходят воспоминания. Я на кровати Дэвиса. Его большие пальцы, запутавшиеся в моих волосах, его ругань и попытки выпутаться, а затем поцелуи, пересечение этой черты, игры с огнем, каждые выходные.
Не в силах выносить жар, исходящий от нависшего надо мной мужчины, я встаю. Одеяло сползает с моих плеч, и я чувствую, как темные глаза Дэвиса следят за мной, пока я иду к тумбочке. Я открываю ящик и вижу его. Тот же лосьон, та же марка.
Затем, словно вернувшись в прошлое, я возвращаюсь и упираюсь коленом в край кровати.
― Садись, ― говорю я.
Наверное, что-то этой ночью делает меня храброй. Или глупой. Или возбужденной.
Он хмурится.
― Ты не должна этого делать.
― Сядь и заткнись, Хотшот.
Он так и делает.
Я открываю крышку лосьона. Затем я прикасаюсь к нему. Его дыхание становится прерывистым, когда он втягивает воздух, а тело напрягается, словно в тисках очередного кошмара.
Под моей рукой его мышцы становятся мягкими. Становятся моими. Я массирую его руку. Его пулевое ранение похоже на маленький аккуратный камешек. Я не могу сдержать свой учащенный пульс. Я не могу оторвать взгляда от его золотистого мускулистого тела.
Дэвис сидит неподвижно, уперев кулаки в бедра.
― Твой шрам выглядит хорошо. ― Я провожу рукой по его крепкому бицепсу, злясь на себя за то, как сильно мне нравится ощущать его твердые мышцы. ― Ты заботился о нем.
Он поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Его челюсть подрагивает.
― Ты же просила.
Мои щеки заливает румянец, и я благодарна темноте.
― Ничего себе, властный мужчина кого-то послушал. ― Небольшая улыбка появляется на моих губах. ― Никогда не думала, что доживу до этого дня.
― Пять братьев и сестер. Я должен быть властным.
― Ты когда-нибудь переставал рычать и пытался выслушать их?
Он хрипло усмехается.
― Думаю, они бы умерли от шока.
― Ты выслушал меня сегодня. Спасибо. За то, что помог взять себя в руки. ― Его взгляд задерживается на мне. ― Ты помог мне почувствовать, что я стала лучшей версией себя, хотя бы на несколько минут.
― Я не знаю ни одной плохой версии тебя, Дакота, ― говорит он своим мягким, пропитанным виски, южным говором.
Чтобы занять более удобное положение, я встаю перед ним. Его костяшки пальцев касаются моих голых бедер. Всего одно касание, и все мое тело вспыхивает.
Вожделение разгорается под моей кожей, как тлеющий уголек.
Я ненавижу себя за то, как сильно я его хочу. Как долго я его любила.
― Ты когда-нибудь рассказывал Чарли свой секрет? ― спрашиваю я, задерживая палец на его шраме. ― О том, почему ты на самом деле вернулся домой? ― Мне всегда было интересно. Это был такой самоотверженный поступок, который он совершил ради своего брата.
― Нет. С этим придется жить мне. Не Чарли. ― Он потирает рукой челюсть, выражение лица настороженное. Решительное. ― О некоторых вещах лучше не говорить.
― Может быть. ― Я снова провожу ладонью по его руке. Беспокойство когтями впивается в мою кожу. Что будет, если я его поцелую? Оттолкнет ли меня его упрямое сердце? Вернемся ли мы к загадыванию желаний на звездах?
Оставайся сильной. Не целуй его, Дакота. Он отпустил тебя, он позволил тебе уйти. Он ничего к тебе не чувствует.
Но гормоны и адреналин заставляют мое тело дрожать.
После всего, что я пережила с Эйденом, я все еще хочу Дэвиса. Прошло столько лет, а чувство не угасло. В моем представлении эти мужчины такие же разные, как яблоки и апельсины. Хорошее прикосновение, плохое прикосновение. И прошло чертовски много времени с тех пор, как я ощущала хорошие прикосновения.
Хотела бы я, чтобы Дэвис знал, как долго я была совсем одна, скучая по нему.
Сегодня вечером я хочу, чтобы меня поцеловал мужчина, с которым я буду чувствовать себя как дома. Я хочу утешения. Я хочу Дэвиса Монтгомери.
Отгоняя беспокойные мысли, я втираю остатки лосьона и закрываю крышку.
― Все еще справляюсь, ― говорю я натянуто улыбаясь. ― Даже одной рукой.
― Твои секреты. ― Внезапное рычание Дэвиса разрывает темноту. ― Они мне нужны, Коти.
Секреты.
Это была наша игра. Как я заставила его открыться много лет назад, когда он впервые появился в Воскрешении, напряженный и хмурый. В эту игру мы играли с Фэллон, когда были детьми. Поздно ночью мы лежали в постели и делились друг с другом секретами. В основном это была ложь, немного правды, но мы придумывали самые безумные истории. Иногда я все еще не могу отличить факт от вымысла.
― Слишком поздно для секретов, ― шепчу я.
Он хватает меня за руку, прежде чем я успеваю отстраниться. Широко раскрыв глаза, я наблюдаю, как он поднимается на ноги, словно какой-то огромный воин. На этот раз он смотрит на меня в упор. Его карие глаза пылают.
― Скажи мне его имя, Дакота.
― Нет, ― говорю я.
Никогда.
По тому, как подергивается мускул на его челюсти, я понимаю, что он чертовски зол. И все же я твердо стою на своем.
― Он призрак. В тот день, когда я уехала из города, я забыла его имя.
― Скажите мне его имя, ― снова требует он.
― Нет. Память о нем сгорела в моей пекарне.
Как и мое прошлое. Я должна спасти то, что осталось от моей разбитой жизни. Это единственный способ объяснить это. Я хочу забыть и никогда не оглядываться назад. Никогда больше не произносить его имя, чтобы избавиться от его власти надо мной. Потому что мне все еще слишком больно признаваться во всем.