Трусиха. Ты гребаный кусок жалкого дерьма.
Я качаю головой. Зажмуриваю глаза.
Нет. Это говорит Эйден. Ломает меня. Не я.
Задняя дверь открывается, и я вздыхаю.
Руби, как по часам, заглядывает на кухню, на голове у нее шерстяная шапка-ушанка. Ее голубые глаза загораются, когда она видит меня.
― Привет, Дакота! ― щебечет Руби. Ее искреннее, счастливое лицо не перестает меня удивлять. Она похожа на самую яркую лимонную меренгу, которую я когда-либо готовила.
Я натянуто улыбаюсь.
― Привет, Руби.
― Хочешь сегодня прогуляться до пастбища? ― спрашивает она, как делала это каждое утро на протяжении последней недели. Этот факт заставляет меня думать, что Дэвис попросил ее об этом.
Я очень не хочу идти на пастбище. Я хочу впасть в спячку до конца своих дней. Но ребенок в моем животе не позволит мне этого. Как и Руби Монтгомери.
Вчера мы грелись на солнышке на переднем крыльце. А накануне мы знакомились с лошадьми.
Я смотрю на часы, сейчас только восемь. Я должна быть в магазине в одиннадцать, чтобы помочь Фэллон с дневной сменой.
Возвращаюсь в страну живых.
После недели, проведенной на ранчо, я жажду работы. Куда-то уехать и почувствовать себя нормальной. В своей пекарне я вставала рано и ложилась поздно. Совершенствовала рецепты, вела переговоры с поставщиками, наставляла своих су-шефов. Бездействие и ощущение, что я ничего не контролирую, подрывают мое настроение.
Я не могу вечно прятаться на ранчо. Кроме того, кто сказал, что Эйден вообще ищет меня? Он мог просто забыть обо мне.
Отпустить меня.
Может быть, то, что от нас осталось, сгорело в том огне.
Но я знаю, что это слишком просто.
Слишком легко для Эйдена.
Слишком милосердно.
― Давай, ― говорит Руби, протягивая руку. ― Давай прогуляемся и посмотрим, как все пройдет.
Посмотрим, как все пройдет.
Эта мысль почему-то успокаивает меня, и в груди разливается золотистое сияние. Как будто мне нужно только ставить одну ногу перед другой, чтобы двигаться. Вот так просто.
― Хорошо.
Мы выходим на заднюю террасу и спускаемся по ступенькам. Утренний воздух наполнен свежестью, солнечный свет струится сквозь деревья. Форд и Уайетт, сидя верхом на своих лошадях, свистят нам, загоняя лошадей в трейлер.
― Сегодня мы должны увидеть сад.
Я смотрю на Руби.
― Сад? ― повторяю я, бросая взгляд на промерзшую землю. Ни у одного сада нет шансов выжить в этой бесплодной пустыне Монтаны.
Заметив мое замешательство, Руби смеется.
― Я тебе покажу.
Она берет меня под локоть здоровой руки. Мы знакомы всего неделю, но Руби уже стала другом.
Наши сапоги хрустят по мерзлой траве, пока мы не добираемся до места на пастбище возле ворот ранчо «Беглец».
― Ты права. ― Легкий голос Руби плывет по воздуху. ― Для сада еще слишком рано, но он будет здесь. Подсолнухи. Они мои любимые. ― Она опускается на землю и снимает перчатку.
Я опускаюсь рядом с ней и наблюдаю, как она счищает снег своим маникюром цвета мха и копается в земле.
― Смотри, ― говорит она, кончики ее пальцев окрасились в черный цвет. В грязи под талым снегом прорастают маленькие зеленые побеги. ― Детки растут.
― Они могут расти в темноте? ― спрашиваю я.
― Нет. ― Она улыбается. ― Но как бы темно ни было, они всегда находят свет.
Сердце замирает, когда я изучаю землю, проводя пальцем по маленьким зеленым росточкам.
Затем мы встаем.
― Пойдем прогуляемся? ― спрашивает Руби.
На меня накатывает волна головокружения. Я забыла поесть и чувствую, как витамины для беременных камнем лежат у меня в желудке. Тем не менее я заставляю себя улыбнуться и говорю:
― Конечно. Ты ведешь социальные сети ранчо? ― спрашиваю я, когда мы идем дальше.
Она кивает, опустив взгляд вниз и изучая мой живот.
― Пока. Я хочу открыть цветочный магазин на Главной улице.
Я не могу скрыть своего удивления.
― В Воскрешении?
― Напротив антикварной лавки есть магазин, ― говорит она. ― Это было бы идеально. ― Она слегка пожимает плечами. ― Мы с Чарли просто ждем.
― Чего?
― Моего сердца. У меня проблемы с сердцем. Но в прошлом году мне сделали операцию, которая очень помогла. Теперь у нас есть ранчо и... ― Ее светло-голубые глаза опускаются к моему животу и наполняются грустью. ― И другие вещи, с которыми нужно разобраться.
Какое-то время мы молчим.
― У тебя своя пекарня.
Я качаю головой. Сердце колотится.
― Была раньше.
В голове всплывают все награды, которые я получила за «Молоко и мёд». Кондитер года. Лучшая новая пекарня в Вашингтоне ― дважды. Мои творения превзошли все ожидания, и я была лучшей в своем деле.
Но я ничего этого не говорю.
Наше дыхание вырывается белыми облачками, когда мы проходим мимо лоджа. Мы огибаем его и идем к густой еловой роще, граничащей с национальным парком. Это как защитная баррикада вокруг ранчо. Надежная железная крепость замерзшей дикой природы.
У меня перехватывает дыхание.
― Это прекрасно.
― Да. ― Руби ярко улыбается и расправляет руки. ― Это лесная ведьма-зима.
Смех вырывается из меня, удивляя.
― За ним следуют циничная весна и грустная девица-лето.
Мы снова смеемся, и улыбка, появившаяся на моем лице, вместе с теплым гулом в груди ― странное, но не раздражающее ощущение.
Безмятежность утра нарушается резким лаем, и мы оглядываемся.
Дэвис бросает мяч Кине, его фланелевая рубашка закатана до локтей и открывает сильные предплечья.
Он кивает мне.
Кивок настолько формальный, что мне хочется закричать.
Я зажмуриваю глаза. Выдыхаю. Открываю их.
Когда я вглядываюсь в унылый лес, волосы на моей шее встают дыбом.
Эйден.
Он может быть где угодно.
Страх пробирает меня до костей. Что он сделает, если узнает о ребенке?
Я дрожу.
Он убьет меня.
Он убьет нас.
В этот момент я вижу волка.
Животное шныряет между деревьями. Взмах хвоста с белым кончиком, рычание серой морды.
Руби задыхается, сжимая мою руку в своей.
Я никогда раньше не видела их так близко. Мой отец рассказывал истории о волках. Фольклор, который он узнал от вождя племени шайеннов, когда жил в Вайоминге на третьем десятке своей жизни. Двойственность их значения всегда оставалась со мной. Символ разрушения и смерти? Первобытное напоминание о нашем диком происхождении? Или мощная направляющая сила?
Волчица подходит ближе. На расстояние пяти футов.
Я напрягаюсь и наблюдаю. В поисках пищи она пробирается между двумя поваленными бревнами, ловко обходя расставленную ловушку.
Сердце колотится в груди.
Она резвая. Свободная. Смелая.
Мои глаза наполняются слезами.
Все, чем я не являюсь.
Сдерживая слезы, я смотрю в бескрайнее серое небо Монтаны. Всепоглощающая безнадежность захлестывает меня. Я пытаюсь вдохнуть, но не могу.
Боже мой. Мои легкие словно набиты ватой. Как будто слишком много кислорода. Как будто его не хватает.
Мир вращается. Зрение становится туннельным.
Руби отпускает мою руку. Она зовет кого-то, и от ее голоса у меня мурашки бегут по коже.
Я вижу ковбойскую шляпу, фигуру мужчины, морского пехотинца, идущего ко мне.
Ноги подкашиваются, но я не падаю.
― Я держу тебя, ― раздается низкий голос Дэвиса.
А потом я оказываюсь в его объятиях, прижата к его твердой груди, он несет меня. Мои глаза закрываются, и я цепляюсь за него. Он так чертовски хорошо пахнет. Землей, кофе и деревом. Как ковбой. Как рай.
― Поговори со мной, Коти. ― Скрип снега и листьев под его сапогами. Его голос звучит настойчиво.
― Я в порядке.
― Мне нужно нечто большее, Кексик.
― Там был волк.
― Да. ― Неестественно тихо. ― Там был волк, Дакота.
― Ты ведь не убьешь ее, правда?
― Откуда ты знаешь, что это волчица?