В моей груди собираются грозовые тучи.
― Ты должен мне верить.
― Я верю, Кексик. ― Его голос, мягкий и лишенный сомнений, в отличие от копов, которые говорили мне, что ничего не могут сделать. Я всхлипываю от облегчения. Этот мужчина. Я могу ненавидеть его за то, что он не поцеловал меня, но я до смерти люблю его за то, что он верит мне.
Несмотря на спокойный голос, на его лице отражается напряжение. Смертельная сосредоточенность. Дэвис перемещается, его темный взгляд скользит по магазину.
― Запри дверь, Фэллон, и оставайся внутри.
И тут меня начинает трясти. Я дрожу так, словно упала в самую холодную часть озера зимой. Несмотря на то, что мои щеки пылают, даже в свитере я замерзаю.
― Дакота. ― Его голос такой тихий, но я слышу в нем нотки отчаяния.
― Что с ней? ― испуганно спрашивает Фэллон. Она застыла у стойки, прижав руки к груди.
― Паническая атака. ― Дэвис придвигается ближе, его глаза все еще не отрываются от моих. ― Но мы же справимся, правда, Кексик?
Я пытаюсь обхватить себя руками, чтобы согреться, но Дэвис берет это на себя. Его крупная фигура опускается рядом со мной, и он заключает меня в свои объятия. Комфорт. Дом. Его грудь вздымается и опускается, кожа такая горячая, но этого все равно недостаточно, чтобы унять дрожь, пробирающую меня до костей.
― Дыши, Дакота, ― мягко говорит Дэвис. ― Ты в безопасности. Просто дыши.
Я теряю себя прямо у него на глазах, но он держит меня.
Дэвис создан для этого. Его зрительный контакт, язык тела, все. Он ― безопасная гавань, созданная для меня.
― Если бы ты могла испечь что-то прямо сейчас, что бы это было?
― Что? ― Я моргаю, застигнутая вопросом врасплох.
Его большой палец выводит нежные круги на моем запястье.
― Что бы испекла Дакота Макгроу, лучший кондитер страны?
Мои зубы стучат.
― Я не могу печь.
― Представь, что можешь, ― уверенно говорит он. Его пальцы убирают прядь волос с моего лица. ― Представь, что ты снова в Париже. Ты закончила свою смену и теперь пишешь мне в какой-то неприличный час о ягодах, которые нашла на фермерском рынке.
Я закрываю глаза, слушая рокот его голоса. Паника отступает, и в моей голове рождается рецепт. Эфемерное и нежное тесто превращается в песочный бисквит. Свежесрезанная мята и сливки, взбитые до высоких пиков. Чувство умиротворения расцветает в моей груди, вытесняя ту сломленную женщину, в которую я превратилась.
― Шорткейк15, ― говорю я, задыхаясь. Я поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с шоколадно-карими глазами. ― Шорткейк с клубникой и мятой.
Он ухмыляется.
― Шорткейк, да? Думаю, нам лучше вернуть тебя на кухню.
Легкая улыбка.
― Похоже на то.
― Что еще?
― Горячее какао. ― Я понемногу прихожу в себя. ― Мне холодно.
― Мы тебя согреем. ― Он обнимает ладонью мою щеку и заглядывает в глаза. ― Держись за меня. Я рядом. Ты в безопасности.
Безопасность.
Дэвис подхватывает меня на руки и встает. Я прижимаюсь к его крепкому телу, словно впервые за долгое время у меня появился дом.
Глава 18
Дэвис
Я пинком открываю входную дверь в лодж и несу Дакоту вверх по лестнице. Ее голова по-прежнему покоится у меня на груди. Она дрожит, словно заблудилась в снежной буре Монтаны.
Страх и ярость захлестывают меня, как набегающая волна. Я до сих пор не отошел от тревожного сигнала трекера, ввергнувшего мое сердце в состояние ужаса. Я побежал. Все, что я до сих пор вижу, ― это Дакоту, лежащую на полу магазина и дрожащую от панической атаки.
И я потерял самообладание.
Это слишком, чтобы оставаться безэмоциональным.
Вместо этого острая боль чего-то первобытного пронзает меня изнутри.
Я держал ее на расстоянии вытянутой руки, а теперь все, чего я хочу, ― это заключить в свои объятия, навсегда прижать к себе и оградить от любого пятнышка тьмы, таящегося во внешнем мире.
Чувство вины захлестывает меня с головой, заставляя желудок сжаться. Не прошло и двух недель, а она уже пострадала рядом со мой.
Я даже не могу защитить ее.
Эта женщина, которая значит для меня весь мир.
При этой мысли у меня вырывается рычание.
Дакота поднимает на меня глаза.
― Дэвис? ― шепчет она.
Я прохожу в ванную и осторожно опускаю ее на столешницу. Чернильный взгляд Дакоты все еще не обрел четкость. Я отхожу к душу и включаю воду, доводя температуру до максимума.
― Что ты делаешь? ― спрашивает она.
― Согреваю тебя. У тебя шок. Тревога. Озноб. У тебя был приступ паники.
Ее глаза закрываются.
― Дневной кошмар.
― Дневной кошмар.
Вокруг нас клубится пар. Зеркало запотевает.
Проверив воду, я возвращаюсь к ней.
Она облизывает губы и соскальзывает со столешницы.
― Поможешь мне раздеться?
― Да. ― У меня в горле будто осколки стекла.
Осторожно, стараясь не задевать руку, я снимаю с нее одежду. Сначала куртку, затем толстовку с капюшоном и джинсы. Она дрожит в лифчике и трусиках, ее темные волосы рассыпаются по хрупким плечам и фарфоровой коже. Мой взгляд опускается на ее живот. Маленький, слегка округлившийся, чертовски сексуальный.
― Давай защитим гипс, ― говорю я, беру полотенце и обматываю его. ― Этого пока хватит.
Улыбка Дакоты тусклая.
― Хотшот спешит на помощь. Она тянется здоровой рукой за спину, и прежде чем я успеваю что-то сказать, расстегивает бюстгальтер.
Черт.
Черт.
Идеальная полная грудь.
Я застываю на месте. Дакота ― это сон. Мужчина не просыпается от такой женщины.
Она смотрит на меня своими невероятными карими глазами, словно ждет, что я что-то сделаю, что-то скажу.
― Ну?
― Дакота. Иди в этот чертов душ, ― резко говорю я.
Разочарованно вздернув подбородок, она отпихивает джинсы в сторону и идет под воду в шелковистых, едва заметных стрингах. Я отвожу взгляд от ее упругой маленькой попки и борюсь со стоном, зарождающимся в моей груди. Потому что, черт возьми, это не нормально, как сильно я хочу ее.
Тем не менее, я не могу отводить от нее взгляд надолго, потому что, когда я оглядываюсь, она пошатывается, когда задергивает занавеску.
Естественная потребность уберечь ее проносится по моим венам. Заставляет меня стремительно броситься к ней. Когда я протягиваю руку через прозрачную занавеску для душа, чтобы крепко ухватить ее за локоть, она ахает.
― Я справлюсь, Хотшот.
― Ты не поскользнешься, ― решительно говорю я, сжимая ее крепче.
Пока она намыливает свои изгибы и живот, я стискиваю зубы и стараюсь не смотреть, как горячая вода стекает по ее телу. Пока один дерзкий сосок не натыкается на шершавость моих пальцев.
Я поворачиваю к ней голову.
― Господи, Коти.
Ее застенчивая улыбка заставляет мой член напрячься.
Это чертовски неправильно.
У нее только что была паническая атака, и теперь она провоцирует меня на то, чтобы я что-то сделал с огнем, разгорающимся в моих венах.
Вот и все.
Резким движением я отдергиваю занавеску и вытаскиваю ее из душа. Я несу ее, абсолютно мокрую, усаживаю на столешницу и заворачиваю в полотенце.
Она расправляет плечи и смотрит на меня так, будто злится и расстраивается одновременно.
― Я думала, ты хочешь, чтобы я согрелась.
Я мягко сжимаю ее подбородок и наклоняюсь к ней. Ее карие глаза смотрят на меня так яростно, что я могу сгореть в их пламени.
― Я не буду играть в эту игру, Дакота.
― О какой игре речь? ― Ее тонкое горло подрагивает. ― Ты не прикасаешься ко мне. Ты не прикасаешься ко мне с тех пор, как я приехала сюда.
На моей челюсти пульсирует мышца.
― Дакота, это не то, что тебе сейчас нужно.
― Ты мне нужен. ― Ее голос превращается в прерывистый шепот. ― Ты так сильно нужен мне, Дэвис.
Я не отвечаю, потому что, если я это сделаю, все будет кончено. Я достиг точки кипения в голове и в сердце. Мой член жаждет прорваться сквозь брюки, как бульдозер.