Он не вздрагивает.
Он делает это вместе со мной. Этот мужчина ― моя безопасная гавань.
Слезы текут по моему лицу. Сила, ярость и изнеможение пронизывают меня. Я чувствую себя трупом, оболочкой Дакоты, которая когтями вырывается из своего экзоскелета.
Когда крик становится рваным ― таким же надрывным, как и мои внутренние ощущения, ― я расслабляюсь в надежных объятиях Дэвиса. Я хватаюсь за футболку и вдыхаю его запах. Мужчины, земли и кожи.
Через несколько секунд я поднимаю голову.
Он убирает волосы с моего лица, изучает мои глаза.
― Чувствуешь себя лучше?
Я делаю глубокий вдох, прежде чем ответить.
― Да. ― Внутри я чувствую опустошение. Облегчение. ― Удивительно, но это... ― Я замираю и тихонько всхлипываю. По моей щеке скатывается слеза.
― Коти? ― Дэвис выпускает меня из своих объятий.
Я прижимаю ладонь к животу и смотрю вниз.
― Ребенок, ― шепчу я.
― Что случилось?
Я смотрю на свой живот, наблюдая, как слезы капают на темно-синюю ткань футболки Дэвиса.
― Ради всего святого, Дакота. ― Дэвис мягко сжимает мой подбородок, заставляя меня посмотреть в его темные, полные беспокойства глаза.
― Он пошевелился. ― Я смеюсь сквозь слезы. ― Ребенок пошевелился. Только что.
Я выдыхаю и прижимаю руки к животу. Каждый нерв в моих ладонях напряжен в ожидании. И я чувствую это. Движение. Легкое давление. Как крошечные пузырьки на поверхности.
Я хихикаю.
― Боже мой! ― Я улыбаюсь. ― Это такое... странное чувство.
― Правда? ― Дэвис смотрит на мой живот.
Я прикусываю губу.
― Хочешь потрогать? ― спрашиваю я.
Он сглатывает.
― Да. Хочу. ― Он кладет ладонь мне на живот и оставляет там. Мы ждем. Потом я наблюдаю, как его лицо смягчается, появляется удивление, когда он чувствует легкое движение.
― Это твой ребенок, ― хрипит он. На его лице отражается эмоция, которую я не могу определить.
― Так и есть. ― Теперь больше движений. Кажется, что малыш кувыркается у меня внутри.
― Привет, ― шепчу я, поглаживая рукой свой живот.
Мой ребенок услышал меня. Проснулся. Может быть, я тоже только что сделала это.
Глава 20
Дэвис
― Если ты разнесешь этот компьютер, Хотшот, я не смогу тебя подлатать. Я кондитер, а не хирург. ― Дакота вздыхает, пока я стучу по клавиатуре, входя в базу данных полиции. ― Это действительно необходимо? Разве у тебя нет дел на ранчо?
― Твоя безопасность превыше всего.
― Угу, ― невозмутимо отвечает она. ― Моя личная безопасность включает в себя тот утренний душ?
Я не обращаю внимания на ее слова. И еще больше хмурюсь, глядя на нее.
― Этот ублюдок шныряет вокруг, следит за тобой, наблюдает, а я ни черта не могу с этим поделать. И пока ты не будешь готова и не захочешь сказать мне, кто он такой, я буду сам искать его.
Дакота медленно кивает и молчит. Присев на стул рядом со мной, она переводит взгляд на окно «Дерьмового ящика», выходящее на лесной массив через дорогу от лоджа. Уайетт пересекает гравийную парковку с ветеринаром, который приехал проверить лошадей. Чарли и Руби уже уехали в город, чтобы приобрести снаряжение, срок годности которого давно истек. Я должен был помочь, но все мое внимание сосредоточено на Дакоте.
Неделя ушла на то, чтобы получить запись с камеры наблюдения на Главной улице. Рихтер нехотя отдал ее после того, как я пригрозил уйти.
Кто-то хочет забрать ее у меня. Эта идея немыслима.
И это выводит меня из себя. В подобной ситуации мне нужно контролировать свои суждения и эмоции, но, когда угроза направлена на Дакоту я определенно не могу этого сделать.
Когда я запускаю видеозапись того дня, когда у Дакоты случилась паническая атака, на столе трещит полицейский сканер.
― Машина 59 готова к выезду. Помощник Топпер и помощник Эндрюс на дежурстве.
― Диспетчер: принято, 141-й. Ты опоздал на вечеринку, Топпер, так что отправляйся на первое задание. 315-й на вершине серпантина Мертвого Фреда. Машина ― черный Шевроле.
― Следишь за городом? ― с улыбкой спрашивает Дакота.
― Детка, ты знаешь, что да.
Мы сидим в тишине и смотрим запись на ускоренной перемотке с полудня до пяти.
В три сорок пять вечера я ставлю запись на паузу.
― Ты его знаешь?
Она качает головой.
― Подожди. ― Я наклоняюсь поближе. После долгого момента я хмурюсь.
― Я знаю его.
Дакота замирает.
― Кто это?
― Пэппи Старр. ― Я показываю на человека, ковыляющего по Главной улице. Известный родео-агент, которого Уайетт и Чарли избегают как чумы. Я уже слышу, как Уайетт негодует.
Я перематываю вперед и останавливаю на моменте панической атаки Дакоты. Мужчина, одетый в джинсы и куртку, проходит мимо витрины магазина.
Дакота наклоняется ближе к экрану. Ее зрачки расширяются.
Мое сердце бешено колотится.
― Узнаешь его?
― Нет. ― Ее тело сотрясает дрожь. Она складывает обе руки на животе. ― Я так не думаю.
― Если твой бывший в городе, как он бы сюда добрался?
― Он бы прилетел. ― Она вздрагивает. Хватает меня за руку. ― Дэвис. У него есть собственный самолет.
Я смотрю на нее, борясь с желанием сорваться на ней.
― Эта информация пригодилась бы, когда ты приехала, Кексик.
― У него есть деньги. Он владеет недвижимостью. Он может путешествовать по всему миру. ― На ее милом лице появляется виноватое выражение, и она говорит: ― Я звоню ему на работу каждый понедельник, чтобы узнать, где он. Он был там.
― Опять новости, которые не были бы лишними, ― говорю я категорично.
С тихим рычанием, которое заставляет меня улыбнуться, Дакота встает и медленными кругами растирает свой живот. Она стала чаще прикасаться к нему, и я наблюдаю за ней, отмечая каждую деталь. Она прибавила в весе. Ее волосы блестят, а взгляд безоблачен. Она выглядит счастливее, чем последние несколько недель.
Она вышагивает по «Дерьмовому ящику», шестеренки в ее прекрасном мозгу вращаются.
― Я знаю, что видела его, Дэвис. Я не сумасшедшая.
― Я не говорю, что это так. ― Я встаю со стула и иду к ней. ― Я не сомневаюсь в твоих словах. Разум может играть с нами в игры. ― Она терпеливо смотрит на меня, и я продолжаю, воскрешая воспоминания. ― На следующую ночь после того, как мою команду уничтожили, я принимал душ и... ― У меня сводит челюсть. ― Я увидел Салли в зеркале. Меня вырвало. Я чертовски перепугался. Мой сосед по комнате подумал, что я схожу с ума. Сейчас, шесть лет спустя, я все еще не смотрю в зеркало, когда иду умываться. Последствия травмы смягчаются, но никогда не исчезают полностью.
― Не исчезают, ― вторит она.
― Мне не следовало говорить тебе этого, ― хмуро отвечаю я. Какого черта я ей это сказал? Заставить ее чувствовать себя лучше, а не хуже ― вот моя цель.
― Я рада, что ты это сделал. ― Она поднимает руку и проводит по моей щеке. ― Так я чувствую себя менее одинокой.
Я испытываю непреодолимое желание наклониться и поцеловать ее.
Я прижимаю ее к себе, пытаясь подавить чувство вины, нарастающее в моей груди. На прошлой неделе искушение одолело меня. В ее хрупком состоянии Дакота должна была быть под запретом, но я воспользовался этим.
Что за мудак трахает женщину, когда она уязвима?
Я. Я ― этот мудак.
Я убеждал себя, что ей это нужно, в то время как на самом деле я сам чертовски жаждал этого. А теперь я не знаю, кто мы друг другу. Мы ― плохая идея, второй шанс, и все это скомкано в «что, черт возьми, мы делаем?».
Она живет на моем ранчо, но надолго ли это? Любой разговор о ее переезде вызывает у меня ноющую боль в груди.
И все же у меня нет на нее никаких прав. Дакоте нужно оправиться, а не ввязываться в отношения. Все, что я могу предложить ей и ее ребенку, ― это защиту.
Потому что этот ребенок меняет все.
Сигнал ее телефона заставляет Дакоту опустить взгляд.
― О. ― Ее губы медленно растягиваются в улыбке.