― Куда это? Местные товары или выпечка?
― Местные, ― говорит она, избегая моего взгляда. Ее дискомфорт настолько очевиден, что вызывает боль.
С тех пор как две недели назад у нас произошла крупная ссора, мы осторожничаем. Ведем вежливые, натянутые разговоры. Работаем в «Магазине на углу» посменно, как два разведенных родителя, которые встречаются на парковке, чтобы обменяться детьми.
Так уж устроена Фэллон. Когда она злится или грустит, она отключается, как робот, чьи системы настроены только на дикую природу, но никак не на реальность. Когда наша мать уехала, она два месяца спала в своем шкафу.
Когда я двигаюсь, чтобы убрать ненужную вещь, я ударяюсь животом об угол кассы.
― Уф, ― говорю я, хватаясь за живот. Мой малыш переворачивается внутри, и я улыбаюсь. Я начинаю привыкать к тому, что внутри меня кто-то есть. Мы вместе делаем это.
― Ты стала больше, ― говорит Фэллон, подходя ко мне.
― Расскажи мне об этом. ― Я смахиваю с глаз прядь волос. ― Я натыкаюсь на все либо своим гипсом, либо животом.
Она смотрит на меня своим классическим взглядом тролля.
― Как долго ты планируешь держать это в секрете?
― Как ты думаешь, сколько мне осталось жить в этом городе?
Она фыркает.
― Максимум месяц. — Ее левая бровь приподнимается. ― Ты не сможешь скрывать это вечно.
― Я знаю, ― отвечаю я, поглаживая рукой свой бугорок.
Мне надоело скрывать. Мою беременность. Мое сердце. Мои мечты.
Если Эйден где-то там, ему лучше поторопиться.
На лице Фэллон появляется улыбка.
― Или ты можешь поступить так, как я поступила со своей грудью в седьмом классе, и перетянуть его скотчем.
Я смеюсь.
― Почему-то мне кажется, что это не сработает.
Фэллон поджимает губы, оглядывая магазин.
― К черту все это, ― говорит она и направляется к двери. Она переворачивает табличку на сторону «закрыто». Сейчас чуть больше пяти. ― Все равно никто не придет.
Она смотрит на грузовик Дэвиса, залитый лавандовым вечерним светом, и постукивает по стеклу.
― Вы с Хотшотом перестали ходить вокруг да около?
Мое лицо вспыхивает. В воображении возникает образ Дэвиса, целующего меня под белым лунным светом, прежде чем отвести наверх, чтобы трахнуть до потери сознания.
Я сжимаю бедра, чтобы прогнать этот образ.
― Между нами ничего нет, ― говорю я. Слова застревают у меня в горле. ― На самом деле у нас мораторий.
― Ну ладно. ― Фэллон с сомнением смотрит на меня. ― Ты не очень хорошая лгунья, Дакота. ― Через секунду она скрывается на кухне.
Мой взгляд падает на пикап Дэвиса.
Друзья, ― сказал Дэвис. И, возможно, это правда.
Может быть, в этом и проблема. Может, я беременная и возбужденная. И то, что Дэвис делает всякие милые вещи, вроде пристегивания ремня безопасности на моем животе, когда мы едем в город, приводит мои гормоны в состояние эйфории.
Может быть, все, что я сделала, ― это свалила свое одиночество на Дэвиса. Это не любовь, а симпатия. Друзья. Друзья, мать их.
Возможно, все это временно. И, возможно, мне это нужно. Знать, что есть кто-то еще, кроме Эйдена.
Хороший мужчина.
Самый лучший мужчина, которого я когда-либо знала.
Мужественный и привлекательный. Крутой ковбой. Виски и воин.
Мужчина, с которым ты чувствуешь себя самой важной, любимой, удачливой и красивой женщиной во вселенной.
Дэвису я доверяю всем своим существом. И всегда доверяла.
Какой-то части меня все равно, правильно это или нет. Я не хочу понимать или бороться с этим.
Потому что правда в том, что я все еще люблю его. И никогда не переставала. Я думала, что возвращение сюда заставит меня понять, что нам не суждено быть вместе. Мы изменились, мы отдалились друг от друга. То время, что мы провели вместе, было мимолетным, ярко вспыхнувшим и погасшим романом. Но те старые чувства до сих пор не покинули меня. Он все тот же мужчина, которого я полюбила тогда. И это больно. Он так близко, но недосягаем. По многим причинам.
Мне нужно наполнить свою жизнь простыми и доступными вещами. Мужчина? Нет. Квартира? Определенно.
Кроме того, я не могу просить такого мужчину, как Дэвис Монтгомери, взять на себя такую проблему, как я, да еще и чужого ребенка. Я не могу взвалить это на него. Да и кто сказал, что он вообще этого хочет?
Я только отнимаю у него время.
Пусть все остается как есть, и я буду довольна этим.
Хоть раз в жизни мне нужно обойтись без хаоса. Долгое время каждый аспект моей жизни с Эйденом был сущим бедламом. В моей голове словно бушевали помехи, которые никогда не прекращались. Здесь, в Воскрешении, на ранчо «Беглец», я буду жить настоящим. И, что еще важнее, я буду в безопасности.
Из кухни доносится сильный грохот, и Фэллон изрыгает поток яростных проклятий.
Вздохнув, я поворачиваюсь и иду к ней.
Внутри моя сестра стоит на коленях среди разбросанных противней, форм для пирогов и сковородок. Все они пережили лучшие времена. Кухня выглядит так, будто застряла в 1989 году. Хаос на всех фронтах ― тесные шкафы и вечно не хватает места на столешницах.
Я скучаю по элегантной кухне «Молоко и мёд» с великолепным островом с деревянной столешницей и кухонными принадлежностями, такими как формочки для конфет и венчики для взбивания яиц. Спокойное, творческое пространство.
Все, чем не является наш магазин. Здесь нужна новая техника и упорядоченная система работы. Мой взгляд блуждает по кухне, и я хмурюсь, глядя на коробки с сигаретами, стоящие рядом с тестом, поднимающимся для выпечки хлеба. Контейнер с рыболовными приманками стоит рядом с аппаратом для томления пастрами.
Фэллон с грохотом складывает подносы, а затем убирает их в угловой шкаф.
Я делаю шаг ближе к Фэллон.
― Ты делаешь слишком много.
Она поднимает на меня взгляд. Хмурится.
― Тебе что-то нужно? Кроме того, чтобы командовать мной, как в старые добрые времена?
― Я не командовала. Я вела себя как старшая сестра. ― Я обхожу кухню и бросаю взгляд на доску с рецептами пяти блюд на обед. ― Ты слишком много делаешь здесь, в магазине. Ты готовишь, обслуживаешь покупателей, продаешь червей и сигареты. Тебе нужно выбрать одно фирменное блюдо и готовить его.
В ореховых глазах Фэллон вспыхивает ярость.
― Думаю, это то, о чем ты должна знать.
― Я бы хотела. ― В моей груди поднимается волна возбуждения. Кожа начинает зудеть. ― Что у вас продается лучше всего?
― Пастрами. Ты знаешь это.
― И? Был же завтрак. ― Когда я начала здесь работать, Фэллон перестала подавать завтраки. По крайней мере, пять местных жителей в день заходят, чтобы узнать, не вернули ли его в меню.
Она избегает моего взгляда, ее щеки розовеют.
― Все в порядке. Стало лучше с тех пор, как пекарня закрылась.
― Проверю-ка я морозилку, ― говорю я ей, шевеля бровями. ― Посмотрю, что ты там припрятала.
― Нет! ― говорит Фэллон, отталкиваясь от прилавка. Несмотря на быструю реакцию, я замечаю, что она прихрамывает. ― Это кухня, Дакота. Конечно, у нас завалялась куча старого дерьма.
― Что случилось с твоей ногой? ― спрашиваю я.
Она вздергивает подбородок и торопливо проходит мимо меня.
― Тренировка.
― С Уайеттом?
Скрестив руки на груди, она заслоняет своей стройной фигурой морозильник.
― Не лезь не в свое дело.
Я толкаю или, скорее, сдвигаю ее с пути своим животом.
― Отойди, ― приказываю я, хватаюсь за защелку морозильника и поднимаю крышку вверх. В лицо мне ударяет поток света и холодного воздуха.
― Дакота! Остановись!
― Посмотрим... лед, лед и еще раз лед. ― Я отодвигаю в сторону упаковку замороженного горошка. ― Соус для спагетти. Наживка? ― Я вскидываю бровь. ― Скажи мне, что ты не держишь здесь папиных пескарей. ― Кряхтя, я наклоняюсь, чтобы сдвинуть большой кусок льда.
Она бросается к холодильнику, но я ― старшая сестра и побеждаю, отталкивая ее локтем.