― Привет, Дакути Макгроу. Чем могу помочь?
Я закатываю глаза от этого старого прозвища.
― Все еще носишь бабочку, да, Гас?
― Никогда не переставал.
― Этот игровой аппарат... ― Я указываю на «Ковбойский шабаш». Я уже представляю его в своей новой пекарне. ― Если ты когда-нибудь захочешь от него избавиться, позвонишь мне? Я бы его купила.
― Не могу. ― Он поднимает глаза, прекращая набирать сообщение на телефоне. ― Эта штука никуда не денется. Она уже оплачена. С настоятельными указаниями никогда не перемещать, если мы, э-э, «не хотим, чтобы нам надрали задницы».
Я хмурюсь.
― Что? Кто?
Он кивает подбородком в сторону.
― Твой спутник.
Я перевожу взгляд на Дэвиса, который сидит на стуле, скрестив руки на груди, строгий и невозмутимый. Он купил наш игровой аппарат. Сердце бешено колотится, когда я поворачиваюсь и направляюсь в уборную.
Головокружение. Это единственное слово, описывающее то, что я чувствую. Этот идеальный момент, эта ночь, этот мужчина. Жизнь, которая когда-то казалась такой недосягаемой, теперь кажется такой близкой.
Это шаг вперед.
Мы делаем шаг вперед.
Мы.
Глава 26
Дэвис
Сегодняшний вечер был не просто свиданием.
Мы флиртовали, откровенничали, делились секретами. Я уже сказал больше, чем следовало, в ходе допроса Дакоты. Но эта женщина ― прекрасная зависимость. Мой порок.
Мы больше не прячемся. После этой ночи весь город будет знать, что она моя и только моя.
Я сказал, то, что думаю.
Я не собираюсь терять ни минуты. Я потратил впустую последние шесть лет. Это чудо, что она вернулась в мою жизнь.
Я больше не потеряю ее.
Я обвожу взглядом зал игровых автоматов, проверяю время на часах. Громкие звуки автомата для пинбола не сочетаются с мраком, окутавшим мою голову.
Что-то не так.
Ее нет слишком долго. Черт. Это моя работа ― оставаться рядом. Что, если она вышла на улицу? Что, если он добрался до нее?
Мои пальцы крепко сжимают бутылку пива.
Успокойся, Монтгомери. Ее бывший не спускался по водосточной трубе и не влезал через окно.
А что, если так?
К черту.
Дакота может сколько угодно называть меня чрезмерно заботливым, но я не стану извиняться за то, что оберегаю ее.
Положив руку на кобуру, я поднимаюсь со стула.
Я уже на полпути к выходу, когда мой телефон оживает.
Трекер.
Черт.
С сердцем, бьющимся в горле, я бегу через зал игровых автоматов в сторону уборных.
Я вваливаюсь в женский туалет и осматриваю помещение. Дверь только одной кабинки закрыта.
Я подхожу, мышцы сводит от напряжения.
― Кексик, ты в порядке? Ты здесь?
За дверью смывается вода, и из кабинки раздается ее тихий голос.
― Дэвис.
От ее тона все мои органы чувств приходят в состояние повышенной готовности.
― В чем дело? Что случилось?
― Все плохо, ― шепчет она, тяжело дыша. ― У меня идет кровь.
Воздух покидает мои легкие.
― Что?
Ребенок. От этой мысли у меня словно камень застревает в горле.
Дверь кабинки открывается, и из нее выходит бледная и дрожащая Дакота. Она зажмуривает глаза и опускает одну руку вниз, чтобы погладить свой живот.
― У меня выкидыш. Я знаю это.
У меня холодеет в груди, когда страх разрастается во мне.
― Не говори так, ― отвечаю я.
Она смотрит на меня умоляющими глазами, полными душевной боли.
― Что нам делать?
Инстинкт заставляет меня подхватить ее на руки и, пытаясь сдержать панику, броситься к своему грузовику.
Смерть. Она была моей постоянной спутницей.
На ранчо, в армии ― всегда была частью жизни. Я ходил по тонкой грани, отделявшей меня от мрачного прошлого. Я сталкивался с ней, когда убили Салли, когда в меня стреляли, когда мой брат чуть не потерял рассудок.
И я справился со всем. Я выжил.
Но это...
Этого я не могу исправить.
Чувствую себя совершенно, блядь, беспомощным.
Я меряю шагами маленькую стерильную комнату, затем подхожу к Дакоте сзади, чтобы помочь ей облачиться в тонкий, похожий на бумагу халат. Это не первый прием, на котором я присутствую, но я впервые нахожусь с ней в одной комнате. У меня внутри все сжимается, когда я вижу кровь на ее сброшенных джинсах.
― Я не хочу потерять своего ребенка, ― говорит она, когда я помогаю ей лечь. Ее глаза широко раскрыты и блестят от слез.
― Не потеряешь, ― хриплю я. Я наклоняюсь ближе, кладу руку на твердый выпуклый живот. Я надеюсь почувствовать успокаивающий толчок Мякиша, но ничего не происходит.
Дакота всхлипывает.
― Это моя вина. Я не хотела ребенка с самого начала, а теперь... ― По ее телу пробегает дрожь. ― Теперь его у меня заберут.
― Прекрати, ― требую я. ― Не говори так. Не думай так.
Мое сердце, черт возьми, уходит в пятки. Я боюсь так же сильно, как и она. Я хочу этого ребенка так же сильно, как и она. Я хочу его для Дакоты.
Для нас.
Господи, как будто рациональная часть моего мозга отключилась. Вместо того чтобы чувствовать себя обязанным держать свои руки подальше от нее, свое сердце закрытым от нее, я испытываю потребность сделать шаг к ней.
Я люблю эту женщину, а значит, люблю ее ребенка.
Все очень просто.
― Ты купил автомат для пинбола. ― Мягкий голос Дакоты отрывает меня от моих мыслей. Она улыбается мне со слезами на глазах. ― Гас сказал, что ты купил «Ковбойский шабаш».
Я беру ее за руку. Вскоре после ее отъезда из Воскрешения я купил его. Мысль о том, что он исчезнет, как исчезла Дакота, причиняла мне душевную боль.
― Это моя любимая вещь, связанная с воспоминаниями в этом городе. Потому что напоминает мне о тебе.
Ее смех хриплый, печальный.
― Спасибо. Это так много значит, Дэвис.
Она тянется ко мне, но в этот момент с шипением выдыхает воздух и хватается за живот. На ее лице отражается страх.
― Где этот чертов доктор? ― рычу я, готовый ворваться обратно в приемную и потребовать, чтобы кто-нибудь немедленно пришел сюда. Но до этого не доходит. Дверь открывается, и внутрь входит женщина с длинными серебристыми волосами.
― Привет, Дакота.
Дакота приподнимается на локтях. По ее лицу текут слезы.
― Здравствуйте, доктор Уинфри.
― Я бы сказала, что рада тебя видеть, но обстоятельства не идеальны, не так ли? ― Она переводит взгляд на меня. ― Это, должно быть, отец.
― Да, ― говорю я.
Дакота замирает, поднимая голову, чтобы встретиться с со мной взглядом. Я держу ее за руку и не свожу глаз с доктора.
― Как я понимаю, у тебя небольшое кровотечение, ― говорит доктор Уинфри, вымыв руки. ― Расскажи мне об этом.
― Мы гуляли сегодня вечером, и когда я пошла в туалет... ― Ее трясет. ― Там была кровь. Не очень много, но она была темно-красной. Это плохо, не так ли?
― Боли в животе, спазмы, жар, озноб или схватки?
Она вздрагивает. Слезы наполняют ее глаза.
― Небольшая судорога. Сегодня вечером.
Пожалуйста, Господи, пусть в ее гребаной жизни хоть что-то наладится. Пусть у нее будет что-то хорошее.
Доктор Уинфри проводит ряд тестов, потом включает монитор и подкатывает его к кровати. Через несколько минут живот Дакоты смазывают гелем, а в руке у врача оказывается зонд.
― Давайте посмотрим на этого великолепного ребенка.
Дакота крепко сжимает мои пальцы, словно это ее единственный спасательный круг. Ее дыхание становится прерывистым, и я провожу рукой по ее волосам.
― Дыши, Коти.
Мое сердцебиение учащается, когда я наблюдаю, как доктор водит зондом. Мышцы моих плеч так напряжены, что потребуется неделя интенсивных занятий спортом, чтобы расслабить их.
Затем комната наполняется звуками, похожими на стук копыт жеребца по земле Монтаны.
― Сердцебиение, ― объясняет доктор Уинфри.
На экране появляется контур ребенка, и я, затаив дыхание, смотрю на него, чувствуя себя так, словно меня ударили по голове.